Коллектив авторов - Польша и Россия в первой трети XIX века

Статья «О конституции Польского Царства» восхваляла монарха, который, «не помышляя о мести, единственно предался чувству великодушия […], враждебное войско почел достойным своей доверенности […], чтобы вознести из праха имя поляка, возложил на себя его корону […], даровал ему конституцию, возводящую его на высочайшую степень счастья и гражданской образованности: сие, – подчеркивалось в статье, – можно назвать истинно дивным в истории человеческих деяний феноменом» 52. Положения конституции пересказывались выборочно, порой в достаточно обтекаемых формулировках. Упоминалось равенство всех перед законом, защищающим в том числе от злоупотреблений власти, и равное покровительство всем христианским вероисповеданиям. Говорилось об ответственности министров за соответствие королевских указов конституции и о присяге ей будущих преемников трона. Не разъяснялись подробно механизмы народного представительства, однако подчеркивалось, что в его компетенцию входит суд над министрами и высшими государственными чиновниками. «Чтобы отклонить даже тень какого-либо перевеса в сем святилище законодательства, – восклицал автор статьи, – монарх не дозволяет Государственному Совету, предлагающему проекты законов, подавать голоса касательно их утверждения!» Упоминалось также «избрание чиновников самими жителями», т. е. составление воеводскими советами списков кандидатов на административные должности.

Предметом повышенного внимания издателей (в этом, разумеется, проявилась правительственная политика) было представление речи Александра I при открытии первого сейма Королевства Польского. Она, как и другие речи императора, была выпущена отдельным оттиском, а также воспроизведена в ряде периодических изданий 53.

Содержание парламентских дебатов в русской прессе представлено не было. Из материалов сейма, кроме речей Александра I, была опубликована лишь речь министра внутренних дел Т. Мостовского на сейме 1818 г. Представляя собой голос правительства, она в то же время содержала изложение основных положений конституции, «преимущества коей перед статутом конституции Княжества Варшавского равно очевидны – преимущества в рассуждении прав народных, общего обеспечения неприкосновенности личной, свободы совести и мнений, безопасности имущества, особенного покровительства католическому исповеданию без нарушения прав, другим исповеданиям присвоенных, преимущества в рассуждении привилегий народного представительства, принадлежностей сейма и судебной власти, члены коей, одни бессменные, другие от выбора зависящие, в мнениях своих и действиях не подлежат никакому влиянию правительства» 54.

Источником, из которого узкий круг лиц в России мог черпать информацию о польских делах, были письма из Королевства Польского. Например, члены свиты Александра I, сопровождавшие его во время визитов в Варшаву, сообщали своим друзьям о происходящем. Однако в центре их внимания была не столько польская политическая жизнь, сколько слова императора, касавшиеся судьбы России. Так, генерал-адъютант императора А. С.Меншиков сообщал А. А. Закревскому в апреле 1818 г. о посылке ему заключительной речи Александра I на сейме 55.

Более информативны были письма П. А. Вяземского своим друзьям декабристского круга – братьям Тургеневым и М. Ф. Орлову. Либерал по убеждениям, «декабрист без декабря», Вяземский в 1818-1820 гг. находился в Варшаве на службе у императорского комиссара в Королевстве Польском Н. Н. Новосильцева. Работая в его канцелярии, Вяземский не только переводил на русский язык текст польской конституции и речи Александра I, но также принимал участие в разработке Государственной Уставной грамоты – проекта конституции Российской империи. На него была возложена «переливка» текста проекта Уставной грамоты в «русские формы».

В те годы Вяземский был убежденным сторонником конституционных начинаний Александра I. Вначале с некоторым скепсисом отнесшийся к «чудесам Царства Польского», он тем не менее сразу почувствовал там «какие-то вздохи свободы». «Пусть конституция на бумаге родится у нас от конституции на деле», – писал он А. И. Тургеневу, сообщая в апреле 1818 г. о первых опытах польского сейма 56. Довольно скоро он сблизился с либеральным варшавским обществом и глубоко проникся его интересами. «У меня каждый раз прения французской палаты снова преют за варшавским обедом», – сообщал он петербургским друзьям 57. Вместе с поляками он радовался успехам либеральной оппозиции, утверждая, что «там, где есть малейшая щель для государственной истины, там она, как ни делай, хлынет рекой и все одолевает, и все с собой уносит» 58. Вместе с поляками он переживал разлад между конституционными институтами и произволом главнокомандующего польской армией великого князя Константина, возмущался закрытием либеральных газет, сетуя на то, что это «компрометирует правительство». «Конституционные сени в деспотических казармах – уродство в искусстве зодческом, и поляки это очень чувствуют. Нам от их сеней не тепло, но им от наших казарм очень холодно», – с горечью отмечал он, возлагая большие надежды на Уставную грамоту 59.