Коллектив авторов - Польша и Россия в первой трети XIX века

Два раза – в 1818 и в 1820 гг. Вяземский выступал с инициативой издания в Варшаве русского журнала, в котором освещалась бы парламентская жизнь Королевства Польского. «Как не навести общего мнения на правильное созерцание государя в Варшаве, посреди представителей народных, беседующего с ними о благах общественных и требующего от них не безмолвного, не рабского повиновения, но советов и послушности обдуманной и собственною их пользою предписанной!» – писал он о своем замысле 60. По поводу издания журнала Вяземский неоднократно вел переговоры с братьями Тургеневыми и М. Ф. Орловым. Однако осуществить эти планы оказалось невозможным. «Я было намеревался доставлять в Россию вести о свободе, весьма умеренной и обузданной, вести о действиях здешнего сейма, нам не чуждых, ибо как ни говори, а они у нас не только под носом, но часто могут быть и на носу, но, как я писал Орлову, в обширной спальне России никакие будильники не допускаются, и я намерения своего провести не мог», – жаловался он С. И. Тургеневу в 1820 г. 61Тем не менее, Вяземский, как свидетельствует его обширная переписка, продолжал сообщать своим друзьям все новости из польской политической жизни, а также снабжать их «журналами сейма» и законодательными актами. По просьбе А. И. Тургенева он выслал ему текст хартии 1815 г. с органическими статутами.

По тону писем Вяземского, который сам все более и более проникался интересами варшавского общества, видно, что его корреспонденты не разделяли его симпатий к полякам, но живо интересовались польской конституцией и ее воплощением в жизнь, ходом дебатов в сейме и т. д. Так, тот же М. Ф. Орлов, горячий сторонник конституционного преобразования России, который, по словам Вяземского, «в душе своей праздновал» варшавскую речь Александра I, особенно поддерживал намерение поэта издавать в Варшаве журнал, освещающий деятельность сейма. В марте 1820 г. он писал Вяземскому: «Самое настоящее место для издания журнала – это Варшава. Там отголосок европейского просвещения более отдается. Там хотя не существует еще вольное книгопечатание, но, по крайней мере, оное торжественно обещано. […] Не стыдно ли, что посюда польская конституция еще не переведена на российский язык? Не стыдно ли, что в России неизвестно, о чем поляки рассуждали на последнем сейме? Не стыдно ли, что непроницательная завеса неизвестности покрывает от нас все покушения поляков на Россию? Ты определен, кажется, судьбой, чтобы сорвать сию завесу, чтоб показать, с одной стороны, то, что делается для водворения свободного правления в Польше, а с другой – то, что предпринимается для унижения российской славы» б2. С некоторой ревностью он замечает: «Желал бы я побывать в Варшаве и посмотреть на наших приемышных братьев, как они управляют колесницей представительства. Это дело трудное – ежели запряжена волами, то всё кнут нужен; ежели помчится слишком быстро, то может повалиться и весь народ за собой стащить в пропасть. […] Я все тот же – изнемогаю от отечественной горячки. Неужели не благословит Бог увидеть когда-нибудь счастья России?» 63

Вяземскому не раз приходилось с жаром опровергать «предубеждения» своих корреспондентов – как Орлова, так и братьев Тургеневых – против поляков. Так, М. Ф. Орлову он пишет о «нелепости народных ненавистей», а главное, о том, что не стоит завидовать полякам. «Я смотрю на поляков глазами доброжелательства, а ты – ненависти предрассудительной и, как мне сказывали, зависти весьма неосновательной. Не быть им свободными, пока мы будем в цепях; не царствовать у них законам, пока у нас Божьей милостью будет царствовать самовластие. […] Стоит только пожить здесь, чтобы увериться в недостатке их средств урваться из-под русских помочей, хотя бы и захотели превратить их в вериги» б4. Вяземскому приходится разубеждать Орлова в том, что все в Польше идет гладко и что поляки под русским скипетром наслаждаются конституционным устройством, развеивать миф о «блистающей и роскошной Варшаве». Подобное представление о Королевстве Польском как о «счастливой Аркадии», причем созданной благодеяниями русских, было очень характерно для того времени. На упрек своего постоянного корреспондента, видного деятеля александровской эпохи А. И. Тургенева в том, что он с меньшим участием относится к новому несправедливому рекрутскому набору в России, чем к дебатам в польском парламенте, Вяземский отвечал: «Здесь разыгрываются последние надежды наши. Забываю о гниющем древе самодержавия, а жадно, пристально устремляю все внимание свое на зеленеющий отпрыск свободы, пробивающийся на том древе » 65. «Польша когда-нибудь России откроется, и Россия упрекнет себя в нелепом предубеждении. Здесь семена будущего нашего преобразования. […] Вы помните век Екатерины, а своего не знаете. Любите Польшу, желайте полякам успехов на поприще, открытом им рукою, которая держит вас под замком. […] Здесь сказка сказывается, у нас она сделается», – писал он А. И. Тургеневу в октябре 1820 г., под конец своего пребывания в Варшаве 66.