Коллектив авторов - Польша и Россия в первой трети XIX века

В статье «Как дух времени влияет на законодательство», помещенной в польском «Паментнике Варшавском», рассматривались те основы политического устройства государства, которые должны соответствовать «духу нынешнего времени». На первое место «дух времени» ставил принципы законности и конституционализма. Он требовал закона, гарантирующего свободу, и свободы, основанной на законе и являющейся неотъемлемой собственностью каждого человека. Лучшей, отвечающей «духу времени», формой правления, по мнению автора статьи, была конституционная монархия, построенная на строгом разделении властей – законодательной, исполнительной и судебной, олицетворением которых являются «особа монарха как выразителя воли всего народа – святая и неприкосновенная», его «советники, подчиненные закону и строго ответственные», и «чиновники – простые исполнители закона». Обязательным требованием «духа времени» было равенство гражданских прав для всех, независимо от происхождения 69.

Апеллируя к «духу времени», польские публицисты чаще всего подразумевали под ним основные достижения начавшегося XIX в. – либеральные принципы, закрепленные конституциями ряда стран Европы. «Газета цодзенна народова и обца», издание польских либералов, могла с гордостью констатировать, что «ныне дух времени основан на добродетелях, сообразных положению, в которое нас ставит конституция» 70.

Когда словосочетание «дух времени» появлялось на страницах периодической печати конституционного Королевства Польского, оно служило индикатором того, что поляки как никогда остро ощущают себя частью Европы, включенной в ритм ее политической и идейной жизни. Через призму «духа времени» рассматривались в газетах и журналах события международной жизни. Польская периодика внимательно следила за ходом парламентских дебатов во Франции, подробно освещала жизнь конституционных государств – Англии, Нидерландов, а в особенности Бадена, Баварии и Вюртемберга (сообщения из этих немецких государств, так же как и Королевство Польское, недавно получивших конституции, печатались под постоянной рубрикой). Неоднократно в статьях выражалась надежда, что конституционный «дух времени» скоро охватит все германские государства. «Истинную радость доставляет полякам осознание того, что своими свободами они превосходят даже просвещенных немцев», – писал «Ожел бялый» 71. Рассуждая о политических преобразованиях в Европе, обладатели самой либеральной конституции ощущали себя идущими в авангарде европейского прогресса.

В этот период, когда и в просвещенном русском обществе доминировало представление об общности судеб России и Европы, «Дух журналов» также не раз пытался интерпретировать требования «духа нынешнего времени». В статье «Как судить о всеобщих смятениях в Европе» говорилось, что дух настоящего времени – это «дух преобразования», который «затеял […] суматоху во всей почти Европе». «В Испании либералесы требуют восстановления кортесов, что почти то же значит, как и парламентов, или конституционного правления. Во Франции либеральные требуют того же, ибо, хотя и есть там хартия и конституционное правление, но более на бумаге […]. В немецких государствах […] разнородные партии в одном между собою согласны, а именно – в желании конституции для всех областей. […] Теперь мы знаем, – заключал автор, – в чем состоит дух нашего времени – в потребности законоположительного правления или конституции» 72.

Другая статья «Духа журналов», озаглавленная «Гений XIX века», также утверждала, что «дух времени господствует один и тот же во всех христианских государствах», и этот дух времени воплощен в требовании «владычества законов – коренных, неизменных, определяющих права и обязанности каждого, […] при которых самовластие места иметь не может». Дух времени требует «Государственного Уложения» и его «природных блюстителей», т. е. народных представителей, – определенно заявлял автор этой статьи 73. Дух настоящего времени, говорилось в том же журнале, – «не самый злой дух: ибо с ним Великобритания несколько веков процветала, а Северо-Американские Соединенные области сему же духу обязаны своими чудесными успехами» 74.

Развитию новой политической лексики, потребность в которой диктовалась особыми принципами устройства части Российской империи, способствовали переводы законодательных документов и речей Александра I. П. А. Вяземский, занимавшийся этими переводами, вспоминал, что «многие слова политического значения, выражения чисто конституционные были нововведениями в русском изложении» 75. По поводу перевода ряда французских конституционных терминов Вяземский советовался в письмах с Н. М. Карамзиным 76. Так, не имели аналогов в русском языке слова constitution и liberal. На их переводе как « государственное уложение» и « законносвободный» настоял сам Александр I. Выражение « законносвободный», распространившееся после варшавской речи императора, должно было, видимо, отражать основной принцип классического политического либерализма – свободу, ограниченную законом, – и в то же время не допускать ненужных коннотаций, связанных с употреблением французского слова liberal, поскольку понятие «либеральность» бытовало в то время в русском обществе как синоним прогрессивных и даже революционных настроений. О том, насколько новая лексика повлияла на политическое мышление передовых кругов русского общества, свидетельствует высказывание Вяземского, утверждавшего, что после речи Александра I всё в России заговорило «языком законносвободным » 11.