Анатолий Манаков - Солнечное сплетение. Этюды истории преступлений и наказаний

Снимать эротические, а точнее порнографические фильмы первыми начали рисковые недоучки ВГИКа в 80-е годы, когда за такое можно было загреметь в СИЗО. Девицы соглашались позировать чуть ли не за пару колготок в день и к моменту выхода ленты на подпольный экран, как правило, уже оттопали на панели и муки творчества казались им детскими забавами по сравнению с небезопасным путановым ремеслом. Актрис по призванию среди них было мало, но перед объективом камеры они могли «звереть» и делать это естественно, как тигрица, спариваясь с самцом. Целоваться не любили ни в жизни, ни в кино, но наклюкаться по ходу съемки им ничего не стоило и при этом выдать свой «коронный номер» без всяких комбинированных трюков.

В 90-е годы изготовители таких кинолент принялись устанавливать контакты со своими западными коллегами, приобретать нужную видеотехнику. У тех и своей продукции хватало, однако не всем же удавалось снимать на фоне достопримечательностей Северной Пальмиры с ее дворцами, набережными, мостами и актерами, облаченными в экзотические костюмы русских крестьян или царедворцев. Какое-то время пользовались успехом на Западе киноверсии романов Достоевского: в одной из них сладострастный князь Мышкин занимается любовью с пятью дамами сразу.

В общем, западные эксперты оценили российскую порнографию как нечто совсем не эротичное, без всякого флера и тому подобного. Они объяснили это тем, что царская и советская цензура перекрывала практически все пути к появлению на свет научных и художественных исследований эротизма, а собственные творения об отечественной эротической традиции появлялись только за границей и, конечно, нелегально…

Дабы не быть голословным, осмелюсь предложить для ознакомления одно из таких творений: коротенький фрагмент из романа «Московские ночи». Впервые книга вышла на Западе лет тридцать назад на английском языке под псевдонимом Влас Тенин. Сегодня это еще одно свидетельство живучести эротизма в России даже в самые для него тяжелые времена и в самых, казалось бы, не подходящих для него местах.

Из экспресс-досье «НЕОФИЦИАЛЬНАЯ ВЕРСИЯ»:

В храме царил глубокий мрак, и казалось, что там никого не было. Любой, кто зашел бы внутрь через царские врата, едва разглядел бы алтарь с иконостасом, перегородку между нефом и местом для хора певчих, иконы с ликами Христа Спасителя, Богородицы, святых угодников. Но это только казалось.

Как и всегда в отсутствие обычной воскресной толчеи богомольцев, храм был готов принять тех редких прихожан, что хотят зайти и тихо укрыться в его затемненных уголках. Вот и на сей раз опытный глаз мог бы заметить два человеческих силуэта рядом со скамейкой у стены неподалеку от аналоя – черные, неподвижные, сливающиеся с окружающей тьмой.

Один из этой пары стоял, другой сидел на скамье. Сидевший был облачен в неизменную для православных священников рясу с длинной епитрахилью, перекинутой через левое плечо. Лицо его с темными, грустными глазами, покрытое глубокими морщинами и обрамленное седой бородкой, производило впечатление сделанного из камня. Напротив него стояла высокая, стройная, молодая женщина в черном пальто и, глядя на священника, низким голосом говорила:

– …Потому и не приходила к вам так долго. Часто думала, и приходить-то бесполезно: ведь вы называете меня грешницей, которой запрещено посещать храм Господний. Но я считаю себя верующей. Все называемое вами грехом для меня есть священный, самый кратчайший и чистейший путь слияния со Святым Духом.

– Ересь! – резко прервал ее священник. – Я тебе уже говорил об этом, Марина, и возлагал на тебя епитимью. Ты что, опять все тем же занимаешься?

– Да, – ответила та неуверенно. – Но не для согрешения, как у вас считается. Мое положение верующей неоднозначно, и это не моя вина, отец Митрофан.

– Что ты имеешь в виду «не моя вина»? – снова прервал ее священник. – Желаешь все так же оставаться еретичкой? По правилам нашей православной церкви, я не могу приять тебя в лоно веры.

– Дорогой мой отец Митрофан, – мягко произнесла женщина и, не спрашивая разрешения, села на скамью рядом с ним. – Хлысты ведь, члены одной из сект староверов, никогда не отрекались от веры их предков.

– Но они отдались языческому святотатству, сатанинским песням и танцам, богохульству, – настаивал он. – Сие для нас неприемлемо, это грех и ересь. То люди противные Богу и проклятые пророками! Сегодня этой секты уже нет, а вы пытаетесь ее возродить. Ты не только сама в состоянии ереси, но и стараешься ее распространить, что совсем непростительно.