Анатолий Манаков - Солнечное сплетение. Этюды истории преступлений и наказаний

В богатых семьях у супруга всегда было отдельная опочивальня, чтобы не спать с женой накануне праздников Господних. Просыпаясь ночью, он молился там перед образами святых, ибо ночная молитва считалась приятнее Богу. Днем в воскресенье посещал своих друзей, с которым поругался когда-то, лез к ним с поцелуями, просил прощения и на такую же их просьбу отвечал многозначительно: «Бог простит».

Московиты охочи были до плотских утех в браке и вне оного, хотя и признавали их греховными, нечистыми. Многие в таких случаях даже крестики свои нательные снимали, дабы увернуться от кары небесной. Вину же за прелюбодеяние возлагали прежде всего на женщину, которая после подобного грехопадения должна была несколько дней провести в монастыре на хлебе и воде, вернуться домой, где муж обязательно бил ее плеткой.

С Лобного места на Красной площади регулярно зачитывались статьи Уложения. Статью 26-ю главы 22-й дьяки оглашали с особой торжественностью, громовым голосом: «А ежели жена которая будет жить блудно и приживет с кем детей, а тех детей сама или иной кто, по ее велению, погубит, таких беззаконных жен казнить смертью безо всякой пощады, чтобы на них смотря, иные такова беззаконного дела не делали и от блуда унялися».

Всего же ценнее, ценнее даже теплых женских объятий, для подданных царя московского была воля вольная. Воля да еще вольная? Что за диво дивное такое?

«Вольному воля» означало в первую голову свободу проживания и перемещения когда и куда вздумается. Такой свободой пользовались только собственники, которые платили налоги и несли определенные повинности. Подавляющее же большинство подданных были холопами, из нищеты или долгов продавшими себя в кабалу вечную.

Видно, уже изначально обречен был русский человек маяться в поисках занятия по душе, стремиться к воле вольной. Кажется, возьми он и поставь свой задний ум наперед, не понес бы столь ощутимых для себя потерь. В чем у него не было недостатка, так это в горьком жизненном опыте. Где он преуспевал, так это в ссорах и тяжбах. Чем по-настоящему был богат, так это радушием и хлебосольством, поговаривая: «Хлеб да соль разбойника побеждает». Да еще зазубренными молитвами и религиозной обрядностью. Совершением таинств молитвы, покаяния и причащения надеялся освободиться заодно и от моральной ответственности. Вину же за свои затмения разума и совести сваливал на проклятого дьявола или треклятое зелье и вообще на кого угодно, только не на себя самого.

То тут, то там разносились проклятия, вплоть до богохульства, угрозы дать по морде, исковеркать нос, отодрать уши, обесчестить чью-то мать. Знатные особы предпочитали бить друг друга кнутами, не сходя с лошади. Народ попроще даже не очень-то опасался случайно столкнуться с назначенными царем соглядатаями, которые отлавливали ругателей на месте и передавали стрельцам для штрафования «окладом за бесчестье».

При виде проходившего мимо иностранца московские лавочники, торговые сидельцы и извозчики кричали: «Немец! Шиш на кукуй!» От жителей Немецкой слободы москвичи держались подальше. Первые приезжавшие в столицу иноземные спецы, генералы и полковники упоминались в документах после дворян и детей боярских, а на торжественных мероприятиях места им предоставлялись ниже гостей из купеческого сословия.

Прикрепленные к посольствам приставы требовали от глав дипломатических миссий снимать шляпы раньше высоких должностных лиц при встрече с ними на улице. За малейшее жульничество иностранцев сурово наказывали. Вынужденные в интересах собственной безопасности всякий раз унижаться, они не скупились на похвалу и рядом с задравшим нос боярином своим несколько пришибленным видом вызывали к себе жалость…

Как можно дальше от Москвы предпочитали поселяться особые люди: звали их казаками, что в переводе с татарского означало «вольные, бездомные бродяги». Это уже со временем «казак» стал значить «вольный воин-удалец». Первопрестольную такие особые люди большого желания видеть не испытывали и свою привилегию проживать вольно на государственные повинности не меняли.

Казакам от души завидовали и сотни тысяч крестьян, собранных со всей страны на строительство нового стольного града в устье Невы. Воздвигался город с крайней поспешностью – под неусыпным надзором прикрепленных к стройке армейских офицеров и караульных солдат, не дававших никому отлучиться с работы. За прогул рабочего дня высчитывался трехдневный заработок, а потом еще и плетками наказывали. Посещение церкви считалось обязательным: попы внушали работать с усердием, не гневаться на начальников, почитать их и неукоснительно следовать их распоряжениям.