Анатолий Манаков - Солнечное сплетение. Этюды истории преступлений и наказаний

Из первопрестольной рассылались в приходы для «вопрошанья-исповеданья» специальные служебные требники, разъяснявшие, чем надо интересоваться в первую очередь. Скажем, мужу священник должен был ставить такие вопросы: «Како впервые дошел ты до греха? Блуда ради иль с законною женою? С рабою своею, мачехой иль падчерицей? Во сне ли блуд сотворил, осквернившись истечением страсти? Помыслил ли на чужую жену с похотию?.. Веруешь ли в Святую Троицу единосущную и неразделимую? Верою ли служил государю своему и государыне своей, и детям их во всем ли бесхитростно? Не утаил ли где за собой Государя Царя пошлинные казны с товару? Не торговал ли заповедным товаром тайно? Имеешь ли страх божий в себе, печешься ли о спасении своем? И не любишь ли чего мирского больше Творца своего?..»

В вопросах к женам следовало быть попристрастнее: «Како девство твое растлилося, блуда ради иль с законным мужем? В себе ли соблудила чем? Иль на мужа лазила? Мывшись молоком или медом, давала ли пить, чтоб приворожить к себе? С чернецом, попом иль с дьяконом блуд ли сотворила? Блуд ли кто сотворил с тобою иль взирала ли на кого с похотию? Вдевала ли язык свой по-татарски или тебе кто тако же? Осязало ли рукою конское естество с похотию? Мочилась ли на восток иль при муже? А в пожары грабливала ли что?..»

Ответ держать многогрешному рабу божьему тоже надо было как положено, а не как бог на душу положил, ибо исповедовался он не священнику, а Вседержителю и Пречистой Его Матери. «Отче и Господине! – должно было следовать в исповеди. – Вот грехи мои и дела злыя. Объедаюсь и упиваюсь, прелюбодействую во сне и наяву, краду и божусь всегда по кривде. Клевещу и завидую, рукоприкладствую и по волхвам хожу. Кощунственные игры неподобные играю и песни бесовские распеваю, лаюсь в трезве и в пьянстве. Разжигаю плоть и оскверняюсь, идя в церковь в Христовы праздники. И согрешил я неверием в святые заповеди, гордынею и богомерзкими словами, всякою ересию и чревобесием, ручным блудом содомским, деторастлением и кровосмешением… Много прогневал Дух Твой Святый моими делами и словами. И несть того греха, его же аз не сотворил. Но во всех каюся. Прости мя, Отче Святой, и благослови».

С еще большим тщанием церковные надзиратели следили за делами и помыслами иноков, дабы те не блудили, «друг на друга влазя и на себя впуская, из грудей млеко у жен и девиц не пили, содомского греха богомерзкого не сотворяли». Для монахинь, желавших исповедоваться, требник составлялся так, чтобы все их согрешения и помышления блудные во сне и наяву выкладывались попу без зазрения. Допытывали тоже без зазрения: «Согрешила ль блудом ручным? Давала ль кому блудить сзади иль за грудь ласкать? Целовала ль тайные уды у кого, а им себя тако же повелевала ль? Тело свое обнажала ль бесстыдно для осязания своих уд срамных с похотию до истязания плоти?..»

Дьяки заносили в свои тайные скрижали множество свидетельств о «богопротивных игрищах», особенно в ночь на Ивана Купалу, когда частенько совершалось «мужем и отроком великое падение на женское и девичье шатание, равно как и женам беззаконное осквернение». По доносам священников в Патриархию, гульбища сопровождались «растлением девства» и уже потому разбирались, что это: блуд насилием или сама девица изволила, соблазнившись обещанием жениться на ней.

Простолюдин смотрел на все эти шалости спокойно. Блудников же церковь наказывала наложением на них епитимьи с обязательством соблюдать пост несколько лет или выплатить ей штраф. Опасаясь преждевременной потери их дочкою девства, родители торопились выдать ее уже в лет четырнадцать за физически зрелого парня, но бывало и оказывалось, что на выручку дочери своей из сострадания приходила сама теща, которая потом на исповеди признавалась в блудодеянии. Попы вынуждены были перестать относить подобные греховные провинности зятьев и тещ к супружеской измене и за неоднократные их внебрачные «приближенья» назначали пять лет поста.

Обыденная жизнь на Руси была такова, что о стыдливости могли говорить лишь церковные требники. Обнаженное тело вряд ли кого шокировало: спали в тесных помещениях вповалку, в бане мылись вместе, а знаком унижения считалось лишь насильственное раздевание. Церковным живописцам разрешалось показывать обнаженное женское тело только в сценах адовых мук. Теологи православия прилагали все силы, чтобы убить на корню эмоции, вызванные любовным чувством между мужчиной и женщиной. В их представлении, любовь должна проявляться исключительно к Богу и правителям земным, а потом уже – что останется, – к законной супруге, которая привлекательна не внешностью, а внутренним своим светом.