Анатолий Манаков - Солнечное сплетение. Этюды истории преступлений и наказаний

Как можно догадаться, речь шла о канкане с ускоряющимся ритмом веселой мелодии аккомпанемента, движениями танцовщиц все более воодушевленными, решительными, переходящими в настоящий галоп. При этом дамы поднимали юбки все выше и выше, все быстрее передвигаясь не просто ногами, а как бы всем телом летая по сцене с взлохмаченными волосами и раскрасневшимися лицами.

Вскоре канкан с огромным успехом дебютировал в Англии, где викторианские нравы с налетом пуританства были на излете. Когда же к телу умиравшего короля Эдуарда VII допустили его любовницу, все стало ясно и отрицать это было уже невозможно: пришли совсем другие времена – от запретов к большей свободе.

В это время на родине канкана за общественным благонравием следила супруга Наполеона III, отпетого ловеласа и сластолюбца. В непристойности и аморальности обвинили «Завтрак на траве» Мане. Затаскали по судам Флобера за «Мадам Бовари» и Золя за «Жерминаль». Бодлера заставили изъять несколько страниц из «Цветов зла». Обнаженные тела Эроса, Купидона и нимф убирали из городских парков, а на их место водружали скульптурные изображения тигров, львов, антилоп. Александра Дюма-сына возвели в ранг апостола морали за пуританство его «Дамы с камелиями».

В обществе продолжало господствовать утвердившееся отношение к женщине как хранительнице семейного очага, за пределами которого она может позволить себе любовные эскапады, но только если они не разрушают тот самый очаг. Примерно так же ставили себя и мужчины, к услугам которых масса развлечений на стороне, чуть ли не на каждой улице питейные и прочие заведения, куда заходят дамы и господа, чтобы весело провести время. В высшем свете большим успехом пользовались эротические романы, типа «Венеры в мехах» Леопольда фон Захер-Мазоха – о жестокости и сладострастии, о боли и наслаждении болью, о прелестях рабского подчинения и удовольствиях, получаемых от физического и морального издевательства…

Если ранее эротические мотивы в живописи подчинялись известным канонам идеализации, теперь уже в нее стали вноситься элементы все большей детализации, рассчитанные прежде всего на мужское восприятие. Позы обнаженных женских натур становились все более интригующими, провоцирующими своей сексуальной агрессивностью, но само женское тело от этого мало что выигрывало, становясь чаще всего обезличенным. С появлением литографии пытались совершенствовать и сам жанр: на потребу широкой публике появлялось заметно больше вульгарности. После того как литографы взялись за фотографирование, эротическое сплелось с порнографическим, как на японских графических картинках. Изобретение фотографии делало эротизм все более тривиальным. Тем не менее Эрос продолжал красоваться на пьедестале, каждый раз напоминая, что изображение полового акта не так уж и важно, гораздо ценнее, с эстетической точки зрения, предшествовавшие ему эротические фантазии.

На другом берегу Атлантики американский поэт Уолт Уитмен, как бы пропустив сквозь себя «голоса запретные, голоса половых вожделений и похотей», срывал с них покров, очищал и преображал их:

Тягостную жизнь Парижа сразу после Первой мировой войны потрясло появление на сцене Фоли Бурже танцовщицы Жозефины Бейкер, отливавшей бронзовым загаром на почти обнаженном теле. За фурором последовало повальное увлечение солнечными ваннами и пляжами для нудистов. Появился и первый журнал для них, но демонстрировать его обложки в киосках цензура запретила, мотивируя тем, что «голомания соседствует с порнографией, является сообщницей эротики и подталкивает к бесстыдству под предлогом лечения гелиотерапией».

Творцы эротических произведений снова задумались над тем, как громче заявить о себе, чтобы публика пришла в замешательство. Пикассо сотворил, но пока еще не осмеливался показывать свой этюд «Голгофа», где Магдалина мочится в неестественной позе и при этом держится за интимную часть тела Христа. Литераторы, решив смелее продолжать традиции Петрония, Апулея, Ювенала, Овидия, натыкались на препоны цензуры. У себя на родине Дэвиду Лоуренсу запретили издавать своего «Любовника леди Чатерлей», Генри Миллеру – своих «Тропиков» и «Сексуса плексуса». Поэт Гийом Аполлинер взялся было за издание «Библиотеки курьезов» с включением туда некоторых вещей Ретифа де ла Бретона и маркиза де Сада, как сразу же получил повестку с вызовом в суд…