Александр Лепехин - О Туле и Туляках с любовью. Рассказы Н.Ф. Андреева – патриарха тульского краеведения

– Никак нет-с, бомбардиром служили…

– Значит орудие и банник старинные твои знакомцы.

– Точно так, ваше высокоблагородие.

– И по команде: батарея заряжай! без команды. с картузом! ты кричал: туз! вместо картуз.

– Действительно правду вы изволите говорить, отвечал он и на губах солдата мелькнуло что-то такое похожее на улыбку.

– Какая же на тебе шинель? Таких в артиллерии не носят.

– Старого завету, отвечал солдат.

– Долго служил?

– 27 лет и гневроны на левом рукаве имеем.

– Как твое имя и отечество?

– Были Федул Антипов, а по прозвищу Голубь-Турман.

– Воля твоя служба, а не по Сеньке шапка дана, как говорится. На голубя ты совсем не похож, разве на коршуна немного смахиваешь.

– Так прозывался покойный наш родитель, ваше высокоблагородие, а сыну к какой стати было менять родительское прозвище? Эвто тоже, что забыть его благословение… Незамолимый грех! Как же после эвтаго мы поцеловали бы крест и Евангилие на верность службе православному Царю-Государю? Никак не можно было бы нам и близко подойти к такой святыне, забыв родительское благословение и переменив наше прозвище, отвечал солдат, сопровождая взгляды свои легким оттенком негодования.

– Это тебе делает большую честь и слова твои заслуживают похвалу, но не о том дело, служба. Скажи, Голубь-Турман, одному тебе здесь страшно, жутко по вашему?

– Чего нам бояться, ваше высокоблагородие, воры не полезут в пустые палаты, там уже взять нечего, сами вы изволили видеть, что нечего, а мертвецы шлялись с кладбища, да угомонились, перестали давным давно.

– Разве они когда являлись здесь? спросили мы, улыбаясь.

– Да, иногда шлялись, болтают старики, в эвтом не извольте сумлеваться, простодушно отвечал привратник.

– И ты, служба, в простоте сердца веришь этим нелепым народным сказкам?

– Люди ложь и мы тож, по пословице, ваше высокоблагородие. Какая нам нужда, что нам за дело разспрашивать правду ли народ болтает: рот чужой не хлев свиной, не затворишь. Мы докладываем вашему высокоблагородию то, что слышали чужие речи, а божиться не будем и под присягу не пойдем, сказал солдат обидясь.

– Но ведь, служба, народная болтовня сплошь да рядом вздор, пустяки, особенно когда дело касается до мертвецов, которых не было, нет и не будет. Легковерный! И ты, в твои лета думал, что они действительно могли являться в комнатах этого пустого дома? Стыдно, брат тебе, служба, верить подобным нелепостям. Не должно быть, по крайней мере, глупее глупых невежд, рассуждали мы, надеясь, что убеждения наши поколеблют его верования в приведения: не тут-то было.

– А когда все это вздор, пустяки и нелепость, ваше высокоблагородие, то нам приходится замолчать, потому что вы сумлеваетесь и вам не угодно видно слушать наши глупые речи, возразил он, сделав гримасу и покручивая левою рукою длинные, с проседью усы свои.

Значило, что противоречия наши задели службу за живое. Небрежно отставив правую ногу на третью позицию, он посматривал в сторону с видом человека оскорбленного. Служба не на шутку рассердился; а между тем любопытство наше раздражалось. Мы желали знать, во чтобы то ни стало, до какой степени могут доходить вымыслы народных заблуждений по части юродствующего воображения, которое у него неистощимо в явлении не бывавшего, вымыслов обиходных, переходящих из уст в уста, от поколения к поколению, вымыслов, из суммы которых слагаются предания. И мы сказали:

– Ну пусть так будет как старики, или, скорее старухи говорят, мы согласны тебя слушать с удовольствием, только объясни нам, служба, в какую же пору дня, или ночи, т. е. в какие именно часы мертвецы приходили бродить в палаты и за какою надобностью, говорили мы, едва удерживаясь от смеха.

– Не днем и не ночью, а в глухую полночь, перед петухами, отвечал он, обрадовавшись, казалось, случаю высказать таинственные события пустого дома, а может быть, имея намерение в свою очередь озадачить нас силою солдатских своих аргументов. Какая же нечистая сила понесет днем мертвеца с погоста? Сказал он, посмотрев на нас вопросительно. Как это можно, ваше высокоблагородие! Пожалуй, от беды не уйдешь и на будочника наткнется. Ведь мертвецы, говорят, днем ничего не видят: слепы, как совы, и наш брат, солдат, спуска давать не любит тотчас зашибет, аль алебардою поколит, разсказывал страж, энергически размахивая правою рукой, в которой держал фуражку, и подергивая левым плечем, как это обыкновенно делают жиды, но он не был жид. Это только обнаруживало несомненную истину, во-первых, и угловатость его движений, от чего из фуражки солдата вывалилась белая тряпка вместе с какими-то двумя листам писаной бумаги, которые он торопливо поднял с травы и положил опять в фуражку; во-вторых, что «служба был маленько выпивши», как выражаются туземцы реки Серебровки и Хомутовки.