Александр Лепехин - О Туле и Туляках с любовью. Рассказы Н.Ф. Андреева – патриарха тульского краеведения

Говоря о старинных зданиях в Туле, заслуживающих пощады и уничтоженных невежеством, мы уклонились от предмета нашего рассказа, в чем и просим извинения у читателя. Но нам рассказывать уже нечего, потому что изустная хроника не сохранила более никаких воспоминаний о 100 летнем доме, «и глас ее быть слышен перестал». Изустная хроника молчит как каменный осьми аршинный столб пирамидальной фигуры, находящейся на дворе дома Лугининых, на котором уцелел еще большой жестяной фонарь, некогда освещавший широкое пространство этого двора; других трех-фонарных столбов давно не существует. Кстати или не кстати, как угодно, но мы заключим описание старинного дома в Туле искренним сожалением о том, что напрасно покойный дворянин наш А.П.Молчанов израсходовал до 35 тыс. руб. серебром, на устройство дачи своей, что на Мотякинском колодезе, в отдалённом, скучном, миазматическом угле города, не говоря уже о непроходимой грязи и окружающих раме лачуг построенных среди болот. Ясно что упомянутая сумма брошенная им на затеи, существенно бесполезные, в чем покойный незадолго до кончины своей сам сознавался. Если бы А.П.Молчанов, которого благодеяний долго, долго не забудут бедные граждане, израсходовал эти значительные деньги на возобновления безлюдного жилища, о котором только что шла речь, с тою, однако ж, целью, чтобы пожертвовать его в собственность тульской губернской гимназии, сгоревшей в пожаре 1834 года, то глубокая благодарность современников была бы ему наградою, а имя его перешло бы в грядущее потомство, как благородного гражданина, который… не даром жил, недаром землю бременил.

В настоящее время мечты мои осуществились. Старый дом приобретен Земством, возобновлен, подведен под казенную форму и отдан под Тульскую гимназию.

Находясь под влиянием грустных ощущений и сопровождаемые привратником, отставным артиллерийским солдатом, мы вышли из палат, как он называл их. Мы прошли весь двор и сели на одну из каменных ступеней наружной лестницы, ведущей в флигель, находящийся у второй ограды, в углу этого двора. Окидывая блуждающим взором пространство, окаймленное надворным строением, гармонирующим одно с другим, мы повсюду видели не жизнь, а разрушение, что, естественно, увеличивало наше уныние, чувство очень тяжелое, когда оно присоединяется к сумме горестей, которые преследуют вас, как злой дух, неумолимый дух. Если хотите, то и здесь вы увидите жизнь, только она проявляется в одной только питательной или негодной растительности, которая выбрала себе уединенное место там, где когда-то существовали два цветника, откуда смесь аромата цветов доносилась на крыльях услужливых зефиров, во внутрь дома. Но в настоящее время один из этих цветников отдан под огород, а на другом, кроме яблонь, груш, вишен и рябины, в чрезвычайном обилии развелись репейники, молочай, белена, крапива, волочец и сорные травы, между которыми кое-где заметите мак, колокольчики, ландыш, фиалки и полевую гвоздику. Не тоже ли проявляет и человеческая деятельность на широкой арене общественной жизни, если посмотреть на нее с нравственной точки зрения? И в наших больших и малых кружках, много увидите олицетворенных чертополохов, репейников, белены, крапивы и волчцев, но что всего удивительней (совестно сказать!), влияние этих чертополохов, репейников на общественное мнение, как меч Демоклеса, висит над головою каждого: так они завладели его вниманием. Этого мало: пошлый говор их и тупые остроты, все заглушают скромный голос светлого ума, глубоких знаний и несомненного дарования. Каждый из нас изучал эти факты в обществе, следовательно доказывая то, что каждый из нас хорошо знает, было бы бесполезно. И мы было, глядев на капитальную громаду, дали волю нашей фантазии. Нам казалось, что на вопрос поэта: зачем, скажи, предали тебя запустению? он почитал бы на ней, как на египетской пирамиде таинственные слова «судьба»! Но так как до авторских ощущений и фантазий какие бы они впрочем не были, в каком бы они не находились настроении, самому благосклонному из читателей нет никакого дела, то мы, зная эту непреложную истину повели с привратником следующий разговор:

– В каком ты полку служил? спросили мы солдата, закуривая сигару.

– Мы служили в армейской конной артиллерии, а не в полку, ваше высокоблагородие, отвечал он с некоторым самодовольством, снимая фуражку и вытягиваясь, как во фронте.

– Какого же ты был ранга в прислуге, готлангер?