Александр Лепехин - О Туле и Туляках с любовью. Рассказы Н.Ф. Андреева – патриарха тульского краеведения

– Не осталось ли у тебя хоть одного свертка, которые ты употребляешь на твои рожки, служба.

– Теперь нет, все порешили, на лоскутки изрезали, да рожки поделали, а в рожки табак насыпали. Ну тогда подьячий принесет, то извольте опять, сколь угодно ваше высокоблагородие. Он в мешке таскает к нам свертки: на что они годны? Крысы съедят эвтот хлам. У нас, дескать, говорит, подьячий, иногда случается сторожа печки эвтими бумагами топят, за то беремя другое дровец снесут знакомому сидельцу, что целовальником зовут, а тот их водкой, аль пивом угощает.

Так-то и везде безвозвратно погибли тысячи старинных актов, а в числе их были, без всякого сомнения такие, которые заключали в себя драгоценные исторические факты.

– А какие же бумаги вывалились у тебя из фуражки служба, которые ты опять положил под тряпку? спросили мы стража, вспомнив что он рассказывая нам сказки о будочнике и мертвецах, энергически сделал такое движение рукою, что и то и другое попадало на земь. Подавая нам листы бумаги сложенные в четверо, солдат отвечал:

– Эвтот листок ваше высокоблагородие мы давеча взяли было с собою, хотели на него полфунтика крыжовнику завернуть для внучки. Ягода нынче дешевая, нипочем, много уродилось; а торговка, тетка Степанида, в свою бумагу завернула. Не замай, говорит, служивый, твоя-то грамотка при тебе останется. Иное дело годится нос утереть, что-то ты, мол, тетка Степанида, станем ли мы бумагою нос утирать, Христос с тобою, у нас на эвто имеется платок в фуражке. А тетка Степанида на речи наши сказала, «ну уж платок! зажми им свой роток, эвтою тряпкою-то, служивый, да прималчивай». Каков, мол, есть, не в люди несть, просим не прогневаться. А на уме поддержали: сама мол ты тряпица, чертова падчерица.

– А это какая еще осталась у тебя в фуражке бумага, служба? спросили мы его, указывая на свернутый листок бумаги, лежавший за белою тряпкой, которая заменяла носовой платок, о чем был служба решительно убежден.

– Видно мы ненароком ее захватили, тоже не при нас писана: ничего не разберешь. В старину подъячии-то писывали, словно мухи бродили.

То были два довольно замечательные акта, по рукописи относящиеся к 1703 г. Одна из них, если хотите, стоила печати, – это царская грамота написанная на гербовой бумаге гораздо меньше нынешней обыкновенной формы, заменившей столбцы с 1700 г., она сложена была в виде пакета и адресована так: «На Каширу стольнику и воеводе князю Никите Ивановичу Волконскому». На другом листе, писаном другим почерком: прочитали мы целый ряд объявления, из которых одно в высшей степени куриозное; оно вводит нас в искушение: мы сомневаемся в здоровье юридического мозга того, кто писал его. Предлагаем на воззрение читателя краткое извлечение из упомянутой грамоты и этого куриозного объявления, подлинники которого хранятся в нашем портфеле.

Содержание царской грамоты заключает в себе подробное изложение жалобы стольника Митрофана Данилова на вдову Авдотью Заболоцкую, которая похитила из дома Данилова 2 детей умершего родственника его Тимофея Писарева: «знатное-де дело», сказано в этой грамоте, что она, Заболоцкая, хочет яко бы и животами и всякими пожитками завладеть… Иные-де крестьяне и люди (дворовые) всякого хлеба продали Писаревых на 15 рублев, без ведома его Данилова и кому те деньги отдали, или у них, ему Митрофану не известно. Да общая карета отца их (похищенных детей) была в доме его (их отца) умершего; и ту карету с возниками (хомутами) и с шорами и с уездниками и возжами отдал он, приказчик Лаврентий и староста с товарищи вдове Авдотье Заболоцкой, и не знамо-де для чего, а цена той кареты и возниками и шоры и уздам и вожжам 45 рублев».

Из этого видно, что у нас, на Руси, еще гораздо прежде 1703 г помещики ездили в каретах не только в городах, но и в деревнях. Ценность этого экипажа и конской сбруи изумительна дешева. О похищенных детях ни слова: в то время и не такие дела творились. Вот и объявление:

«От приказной избы г. Алексина публикуется: не окажется ли кому принадлежащею шапка серого сукна оставленная неведомо кем при грабеже разных пожитков в доме алексинского помещика Скобельцина».

Неужели приказный, сочинивший это забавнейшее из объявлений, в простоте сердца предполагал, что разбойник будет столько глуп, что признает свою шапку, если бы он действительно потерял ее во время грабежа?

Само собой разумеется, что нам бы некогда было читать эти документы, ведя разговор с привратником, столько нас заинтересовавшим; да и темнота сумерек препятствовала этому занятию. Опустив оба листа в один из наружных карманов нашего пальто, мы спросили солдата: