Александр Лепехин - О Туле и Туляках с любовью. Рассказы Н.Ф. Андреева – патриарха тульского краеведения

– Скажи, служба, у кого ты покупаешь табак, который продаешь?

– В Тулу привозят его в попушах на возах из Епифановского, Богородицкого и Ефремовского уездов, где немногие помещики недавно начали сеять табак. Только эвтот самого низкого колибра.

– А как он называется?

– Амофоркой, называют и махоркой, как придется. Молодые парни, смеха ради, прозвали его сногсшибательным и даже чемеркой. И подлинно ваше высокоблагородие от одного нюха лоб затрещит у того, кто эвтой махорки отродясь не употреблял.

– Понятно, под этим названием известен нюхательный, а курительный низкого колибра по твоему?

– А курительный называют тютюном, крепок также, такое зелье, что с непривычки всю гортань, как кипятком обожжет и голова кругом пойдет от единой трубки. Тютюн курит чернь, простой народ, да подьячие выгнанные за взятки из службы, а более всех наш брат солдат тютюн курит. Солдат без трубки, как баба без юбки, говаривал наш фейерверкер Брусилов. Есть и такие охотники, которые потребляют и тот и другой, а есть и эвтакие: возьмут мокрый листок махорки, свернут в комок, да за губу в рот положат так и работают до еды. Видали мы, ваше высокоблагородие, что иные и обедают, не вынимая изо рта табачного комка, как будто корова не может расстаться с жвачкою. Подумаешь, какихкаких на свете людей не бывает: табак сосут, пострелы, как младенец грудь матери…

– По какой цене ты продаешь этот табак? Например, что стоит фунт с ног сшибательного, то есть махорки и фунт тютюна нюхательного?

– Нюхательному разные цены ваше высокоблагородие, от 6 с половиною копеек, до двугривенного, а тютюн за один фунт можно взять за четыре семерки (8 копеек серебром), а четвертка будет стоить 2 трынки (7 копеек ассигнациями).

– А разве ты сам, служба, приготовляешь его?

– Кому же за нас хлопотать, ваше высокоблагородие? Вестимо сами. Работника нанять не под силу, дороги, и на своих харчах дороги и на фабрике, аль в цирюльне прикупать не выгодно, игра не стоить будет свеч, как говорил наш адъютант. Признательно доложить вам, этими делами занимаемся мы с тех пор как прибыли из полка на родину. Нюхательный трем в горшке и в ступе его толчем, а курительный, возьмешь пучка 2, али 3, положишь на лавку, спрыснешь водой, да и давай его ножом резать, как куфарки лапшу крошат. Мудреного тут ничего нет, это не мастерство какое… Что делать! надо же чем ни на есть провиант промышлять; не сидеть же сложа руки. Под лежачий камень и вода нейдет, а без дела другого с ума сведет. И трынка сама не полезет в карман и эвту малую деньгу приходиться зашибить трудом. Вот внучку, что приходила, оставила нам родная племянница, а сама Богу душу отдала; осталась бедняжка без отца и матери, а родства оприч нас никого нет. Сирота круглая без пристанища. Как посмотришь иногда на горемычную, так такая кручина одолеет, что поверьте Богу, ваше высокоблагородие, прошибают слезы и капают потом одна за одной, тогда не знаешь куда деваться и жизни бываешь не рад! А ведь кручину не размечешь как лучину. И сбылась пословица: и ни бьют и не секут, а слёзы из глаз текут. Вот мы кое-как и кормимся, а тоскаться по улице с нищею братьею не пущу сиротину, ей-ей не пущу. – Стыдно старому солдату услышать от добрых людей нарекательное слово: твоя, дескать, внучка, служивый, по миру хрещеному шатается вместе с оборванными бродягами. Нет, ваше высокоблагородие, пока силы хватит будем лямку тянуть, будем зарабатывать, как сумеем, копейку на черный день; а на милостину богатых людей плохая надежда, право плохая, что ни толкуй. Пошатались мы Ваше Высокоблагородие по матушке России, пошатались, видели на своем веку и встрешных и поперешных, вдоволь всего наслушались и на все нагляделись. И в Тучине были, Балканы переходили, в Польше под Аустреленкой воевали, и на Кавказе с басурманами в сражении находились, не одну экспедицию сделали, и в Крыму бог привел быть, в Бакчи (сараи) воду пить, и в Одессах, что на Черном море стоит квартирование имели.

– Ну, думали мы, воспоминания несут его как крылья самолета за тридевять земель в тридесятое царство, этому не будет конца и потому необходимость вынудила нас сказать:

Конюшня дома Лугинина

– Ты служба, начал было рассказывать о богачах.

– Не мало мы видели, ваше высокоблагородие, и богатых пород. Пора нам не знать, кто они эвтакие! Многие из них богаты только для своего мамона, аль для приятелей, с которыми компанства имеют, бражничают, а там хоть трава не расти. Придешь, бывало, этта знаете с поздравлением. Ну, вестимо дело с годовым праздником, али с имянинами какими поздравить, (поклониться голова не отвалится). Ждешь не малое время, а там, глядишь, какая ни на есть прачка вынесет тебе водки (и с полшкалика не будет), да от имени хозяина скажет: спасибо, дескать, служивый, и марш со двора. Но из спасибо шубы не сошьешь, ваше высокоблагородие. Спесивы, уж больно стали спесивы! Бывало наши полковые командиры и даже военное генеральство гораздо доступнее, а к иной бороде и приступу нет. Конечно, ваше высокоблагородие, мы люди так себе ничего, грамоти и писать только горазды, да цифирью долги на стене мелом записывать, да про себя маленько на счетах маракуем, а смекаем, что некоторые из них также, как и мы, на медныя деньги учились; у иного ума-то на гривну, а спеси на полтину. Но слухом земля полнится, шила в мешке не утаишь, как говорится. Случалось и нашему брату, солдату, слышать какой иной прочий происхождение имел и как капитало-то у некоторых богачей накоплялись с грехом пополам. Еще до французов (1812 г.) знавали мы одного в малороссийском (Новороссийском) крае, (помянуть не к ночи, а ко дню!) Дед его, ваше высокоблагородие, в колокола звонил, а он великана по городам возил, как чудо, аль урода какого, прости Господи. На шутки поднялся: вздумал его православным за деньги показывать. Всю Россию с ним окалесил и в Неметчину нелегкая носила греховника с великаном, немцев удивлять, а карман свой набивать. Пособрал он, говорят, денег и счету нет; но когда урод эвтот взял да умер, то он и мертвое тело его обратил в деньги, продав тамошним лекарям, что шкилеты делают. (Ротный фершел нам об эвтим сказывал). Таким побытом, покончив с своим товаром, как следует, или, вернее, как не следует, потому что жена и дети великана были им начисто ограблены, он, уехав мещанином, возвратился ко дворам купчиной, выстоил каменные палаты и зажил отлично. Начал сотнями тысяч рублев ворочать, начал сало бочками на своих кораблях отправлять, китайскими чаями и заморскими винами торговать, собственныя свои фабрики заводы имел, с господством самым знатнейшим, за панибрата общался. А сынками бог крепко изобидел его: народились дурачье пошлые, глупыши; учителя насилу грамоте и писать могли выучить. Но спесь и гордость в них вцепилась, как сатана в отъявленного грешника. Пред градским головою и городничим шапки не ломали. Не имей тятенька их капиталов и фабрик, то глядишь кому-нибудь из них при первом рекрутском наборе лоб забрили, а как богаты были, то и частные за великую честь считали поклониться глупышам, а фартальные не отказывались бы шинель, аль шубу подать. Правду говорил наш аудитор, что счастие валится на пни да на колоды и редко, редко на людей. Вам известно, ваше высокоблагородие, что счастие человеку на роду написано; роди его мать хоть под углом, а без счастия; до тех пор будешь маяться, пока тебя не положат под белую холстину.