Винсент Питтс - Коррупция при дворе Короля-Солнце. Взлет и падение Никола Фуке

Однако Людовик XIV не вмешался в другое важное ходатайство – о проверке на достоверность отчетов о казначейских реестрах. Большую часть этих отчетов за несколько месяцев сделал Берье в 1662 году. Но от имени палаты их подписывали судьи, в частности Понсе, Вуазен и Ормессон [646]. Требуя повторно рассмотреть отчеты, Фуке особо отметил два из них, подписанные Пюссором и Вуазеном. По его мнению, они содержали ложные данные. К удивлению Ормессона, Пюссор и Вуазен активно возражали против их повторного рассмотрения. Пюссор требовал отклонить ходатайство Фуке об установлении достоверности отчетов, но его поддержали лишь несколько судей. Большинство согласились с рекомендацией Ормессона. Он предложил разрешить Фуке проверить все описания, а те, что он оговорил отдельно, – в особенности. Это означало, что реестры казначейства будут изучены в присутствии Фуке. Последнее позволит удостоверить отчеты о них и их краткие описания, подготовленные Берье и подписанные двумя упомянутыми судьями [647].

На последней неделе января двери камеры Фуке открылись, чтобы впустить трех посетителей: Ормессона, Шамиляра и Фуко.

Им поручили удостоверить отчеты о казначейских реестрах в присутствии заключенного. Фуко, как протоколиста палаты, он хорошо знал, но с Шамиляром был почти незнаком. Ормессон представил их, и оба мгновенно невзлюбили друг друга [648].

С Ормессоном, однако, Фуке был более чем учтив. В спокойный момент, пока клерки занимались формальностями, они душевно побеседовали. Ормессон нашел, что бывший суперинтендант мало изменился за годы, прошедшие с их последней встречи. Немного располнел, и видно, что у него устают глаза. Последнее неудивительно. Ведь большую часть своего времени, объяснил Ормессону Фуке, он совещается с адвокатами и пишет доклады и ходатайства, часто засиживаясь за работой до 11 вечера. Он ежедневно посещает мессу. Ему также разрешены некоторые религиозные книги. На досуге он в основном переводит псалмы с латыни на французский. Кроме того, держит клетку с птицами, которые поднимают ему настроение.

Почувствовав в Ормессоне благосклонного слушателя, Фуке принял философский тон. Он не удивлен, что отстранен от службы. Возможно, он не подходил для нее по темпераменту. Но он бы мог принести пользу где-нибудь еще – например, в качестве посла. Если нет, король мог бы просто вернуть его к частной жизни. Чего он не в силах понять, это беспощадности, с которой его преследуют враги. Возможно, Господь решил таким образом воздать ему за грехи. Он готов простить своих гонителей – в частности, Берье, – хотя уверен, что рано или поздно Господь накажет их. И весьма удивлен, что Кольбер отказывается говорить с ним, несмотря на неоднократные просьбы.

Этот разговор продлился час. Он положил конец «недоразумениям» между собеседниками и, в общем и целом, был проведен блестяще. И если прежде Ормессон ценил юридическое мастерство Фуке, то сейчас он восхищался им как человеком. Его «присутствием духа, внутренней свободой [ liberté ] и спокойствием» перед лицом противников [649].

За следующие дни между Фуке и Шамиляром произошло несколько стычек. Причем, как выяснилось, новый обвинитель часто пытался скрестить шпаги и с Ормессоном, что играло Фуке на руку. Шамиляр был на десять лет моложе Ормессона. Гордый своим новым назначением, он часто оспаривал его полномочия. Как-то раз, решая тривиальный вопрос, связанный с охраной казначейских реестров по ночам, Шамиляр попытался отменить приказ Ормессона д’Артаньяну. Он заявил, что представляет здесь короля и что ни д’Артаньян, ни комендант Бастилии Безмо [650]не должны подчиняться ни одному из приказов Ормессона, если они противоречат королевским (то есть переданным через него, Шамиляра). Ормессон оставался непоколебим: «Вы уполномочены просить, а я – приказывать; изложите свою просьбу, и я приму решение». Под конец этого диалога Ормессон заметил, что Фуке забавляет явная неопытность Шамиляра и что он поддерживает особые полномочия Ормессона как докладчика [651]. Еще некоторое время спустя, когда Ормессон диктовал протоколисту ответ Фуке на какой-то вопрос, Шамиляр нетерпеливо перебил его обвинением, что, высказываясь за Фуке, тот пытается одновременно быть судьей и адвокатом. Фуке попросил запротоколировать этот диалог как пример предубежденности Шамиляра. Однако Ормессон лишь проигнорировал «наглую выходку» и продолжал диктовать [652].

Ормессон ощущал давление со стороны Сегье. Тот то и дело говорил, что процесс идет медленно, и винил в этом Ормессона с его готовностью разрешать Фуке пространно комментировать изучаемые записи и отчеты. Он несколько раз жаловался, что в таком темпе, как сейчас, процесс затянется на два года. И тогда он рискует не дожить до его конца [653]. Пюссор, вторя Сегье, сердито предлагал палате «себя распустить». По его мнению, палата, похоже, «постыдным образом» не в силах довести дело до конца. На защиту коллег встал Несмон. Он считал, что затянутость – вина тех, кто затеял этот процесс, вина обвинителей, а не судей. Если они хотят исправить свои изначальные ошибки за счет отказа от стандартных судебных процедур, им надо поискать для этого других судей. Сегье пришлось вмешаться и успокоить бушующие страсти [654]. Но он продолжал настойчиво выговаривать Ормессону за вынесение комментариев и просьб Фуке на рассмотрение палаты. Ормессон жаловался коллегам по палате, что к нему относятся как к нерадивому школьнику. «Мне не нравится, что каждое утро меня порют розгами» [655].