Винсент Питтс - Коррупция при дворе Короля-Солнце. Взлет и падение Никола Фуке

В диалогах такого рода прошел весь февраль и март. Палата тщательно разбирала ответы Фуке о Бель-Иле и о его «экстравагантной расточительности». После заседаний Ормессон и Шамиляр отправлялись в Бастилию и продолжали вместе с заключенным проверять документы на достоверность. Время от времени Ормессон докладывал палате о промежуточных результатах. Они не были благоприятны для обвинения. В начале марта Ормессон продемонстрировал палате расхождение, на первый взгляд незначительное. В одном из описаний не было упомянуто участие Сервьена в серии мероприятий, подписанных Фуке, Сервьеном и Сегье. Говорилось только о подписях Сегье, Фуке «и др.» Шамиляр отмахнулся – «и др.» конечно, означает Сервьена. «С каких пор „и др.“ читается „Сервьен“?» – ядовито поинтересовался Фуке. Судьи поняли эту деталь правильно. На всем протяжении защиты Фуке настаивал, что финансовые меры, принимавшиеся в 1650-х годах, утверждали совместно оба суперинтенданта. Ссылаясь на них, не упоминать Сервьена означало создавать ложное впечатление, будто Фуке действовал в одиночку и неправомерно [656].

Но это было не все. Через несколько недель изумленный Ормессон обнаружил в одном из описаний семь или восемь строчек «абсолютно ложных», то есть описывающих транзакции, о которых в соответствующих реестрах казначейства не было ни слова. «Я не в силах понять, – писал Ормессон, – как можно сочинить то, чего не было, и сообщить об этом как о реально произошедшем» [657]. Еще несколько недель, и случилась новая важная находка. Выяснилось, что реальные события не упоминались или упоминались с искажениями. В описании документов, относящихся к предполагаемому намерению Фуке и его партнеров присвоить 6 миллионов ливров, некоторые расписки, предъявленные в казначейство и не уничтоженные, как положено, а обнаруженные после в бумагах Фуке, упоминались как доказательство этих преступных планов. Выяснилось, что одну из них, на 181 500 ливров, предъявил к уплате Берье. В другом месте запись о том, что Берье получил 120 000 ливров, была исправлена: к ней были добавлены буквы S. E. («Его Высокопреосвященство»), как если бы конечным бенефициаром был Мазарини. Это описание было составлено Берье и завизировано Понсе и Вуазеном [658].

Такие находки подрывали доверие к доказательствам обвинения. Усугубляли они и напряженность между Фуке и Шамиляром. Был случай, когда Шамиляр назвал одно из заявлений Фуке, обличающее Берье, Вуазена и Пюссора, не имеющим силы. Обвиняемый выразил удивление. Эти вопросы – вне компетенции Шамиляра, так как в момент описанных событий «вы еще не вступили в заговор против меня» [659]. В другой раз Шамиляр заявил, что «доказательства», собранные на основе казначейских реестров, «истинны, как Евангелие». «В таком случае Шамиляр дурно обращается с „евангелистами“», – парировал Фуке, имея в виду казначеев, которые тоже находились под арестом. Острота мгновенно облетела светские круги [660]. Разумеется, Фуке использовал несоответствия, чтобы на их основании отказать в достоверности всем использованным в обвинении отчетам и требовать сверки каждого нового отчета с соответствующим ему реестром [661].

На рассмотрение палаты все эти вопросы были вынесены весной 1664 года и не смогли улучшить позицию Ормессона в глазах Пюссора, Вуазена, Сегье и судей, принявших их сторону. В какой-то момент Ормессон передал палате петицию Фуке об изучении реестров казначейства. Обвинение использовало их в связи с международным таможенным и городским ввозным налогами и схемой присвоения 6 миллионов ливров. Ормессон рекомендовал одобрить эту инициативу Фуке и с легкостью провел голосование, несмотря на яростное сопротивление Пюссора и Сегье [662]. Результаты голосования, пожалуй, укрепили уверенность Пюссора в том, что и общество, и многие коллеги одобряют подход Ормессона к процессу [663]. Тем временем в уличных песнях короля издевательски изображали сидящим в кармане у Кольбера, а Сегье – неправедным судьей, который запустил туда руку и наносит оскорбление королевским ушам [664].

Что бы ни думало общество, некоторые во властных кругах не сомневались, что непредсказуемая траектория расследования может серьезно пошатнуть Кольбера, и были готовы поддержать все, что могло бы этому способствовать. В начале марта Ормессон по другому делу посетил Тюренна. Старый солдат перевел разговор на дела палаты. Он сообщил Ормессону, что все честные люди одобряют его поведение, и охарактеризовал Сегье как человека «лишенного чести», «проститутку» властей [665]. Несколько недель спустя общий знакомый передал Ормессону комплименты от Тюренна за его перепалки с Пюссором [666].