Андрей Исэров - США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830

После неудачи с Панамским конгрессом у Клея больше не было поводов подробно излагать свои взгляды на перспективы Латинской Америки. Разочарование в будущности бывших испанских и португальских колоний было типичным для североамериканского общественного мнения в 1820-е гг. [1010]Надежды теряли даже такие энтузиасты, как Дуэйн, который, вернувшись из Южной Америки, писал Джефферсону, как колумбийцы не понимают суть республиканизма, как им не хватает деловитости и выдержки [1011].

Иезекия Найлс также с печалью наблюдал крушение республикански х ожиданий в полушарии [1012]. Наиболее показательным примером стала эволюция взглядов редактора “North American Review” Джареда Спаркса в 1823–1830 гг., на чем мы подробно остановимся в следующей главе. Кстати, разочарование постигло не только американцев, но и европейцев, например, самого Гумбольдта [1013]. Не поддался общему чувству лишь Торнтон, чьи последние годы были, однако, в основном посвящены следующему «освободительному увлечению» – борьбе греков против Османской империи [1014].

Наконец, один из горячих сторонников Панамской встречи итальянец Орацио де Аттелис Сантанджело (1774–1850) своей неумеренной агитацией в поддержку конгресса возбудил подозрения властей Мексики и был выслан из страны, причем вскоре после отплытия из Веракруса от желтой лихорадки умер его сын. Сантанджело винил в смерти местных врачей и стал одним из заклятых врагов мексиканского правительства [1015].

В 1828 г. бостонский джексоновец Теодор Лайман (1792–1849), критикуя администрацию за идею Панамской миссии, не представлял, каким образом Соединенным Штатам с его «хорошо устроенным и организованным, небольшим зрелым правительством» возможно было «соединиться с незрелыми нациями, обретающими существование после 300 лет холопства, невежества и изуверства (servitude, ignorance and bigotry); где все разъединено, раздроблено и текуче; находящимися под угрозами флотов и армий всего Священного союза!» [1016]. О Панамском конгрессе забыли надолго.

Надежды 1810-х – начала 1820-х гг. быстро сменились разочарованием в латиноамериканском будущем и идеях межамериканского единства. Страхи Шатобриана, пророчившего неизбежное столкновение монархической Европы с республиканским Новым Светом, оказались совершенно беспочвенны.

В том, как легко в конечном итоге совершилось дипломатическое признание Соединенными Штатами независимости испанских колоний, был значительный вклад Генри Клея, с 1817 г. твердо и последовательно поддерживавшего революцию в Новом Свете, а также многих других журналистов, публицистов, путешественников, чья яркая агитация в поддержку южных соседей оказывала серьезное воздействие на общественное мнение. Так сложилось, что независимость испанских колоний была признана, когда ее главный сторонник находился вдалеке от столичных политических бурь. Но усилия его увенчались в конечном итоге успехом. Осторожные Монро и Адамс выбрали, возможно, наиболее удачный момент для признания независимости государств Латинской Америки – не слишком рано, когда такой шаг мог бы помешать подписанию и ратификации Трансконтинентального договора, но и не слишком поздно, опередив Англию и сделав заявку на идейно-политическое и экономическое лидерство в полушарии, которое североамериканцы хотели бы видеть целиком республиканским.

Уверенность в своих силах породила доктрину Монро. После ее провозглашения североамериканская публика окончательно поверила как в угрозу интервенции Священного союза в Новый Свет, так и в ее успешное предотвращение усилиями Англии и США.

Тем не менее, оспорить могущество Британской империи не получилось. Место стран Латинской Америки в экономике Соединенных Штатов оставалось сравнительно небольшим и после признания их независимости. Более того, хозяйственный и социальный кризис в новых государствах препятствовал внедрению на рынок промышленных товаров и технических достижений, таких как, например, пароход. Прибыль приносили лишь привычные формы морской торговли.

Яркой страницей в складывании доктрины «предопределения судьбы» стал спор о Техасе 1810-х – 1820-х гг. В общественном мнении укрепилось представление о разумности и даже неизбежности аннексии этих земель. Унаследованные от Аристотеля и Монтескье понятия о пределах республиканской территории будут востребованы только в 1840-е гг., когда вопрос южной экспансии вызовет яростные межсекционные споры. В первой трети XIX века за территориальное расширение выступали представители всех секций Союза – Томас Джефферсон, Джон Куинси Адамс, Генри Клей, Джоэль Пойнсет, конгрессмены и сенаторы Бентон, Андерсон, Арчер, Лаундс, Тримбл, Рей. Их разделяли тактические вопросы (что важнее – Трансконтинентальный договор или приобретение Техаса), но не стратегическое видение американской экспансии. Об опасности нарушения равновесия между Севером и Югом в результате безудержного расширения территории государства в южном направлении всерьез задумывался только президент Монро.