Андрей Исэров - США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830

Здание францисканского монастыря, где проходили заседания Панамского конгресса

Единственным государством, извлекшим выгоду из Панамского конгресса, стала Англия. Ее агент, опытный дипломат Эдвард Докинс (1791/2 – 1865) смог с успехом продемонстрировать интерес великой державы к молодым государствам, не замешанный на жажде территориальных приобретений [1000]. Уже по прибытии в Лондон Докинс с

удовлетворением писал Каннингу: «Общего влияния Соединенных Штатов не нужно, по моему мнению, бояться. Оно, безусловно, существует в Колумбии, но очень сильно ослабло даже там из-за протестов против атаки на Кубу и неблагоразумия, проявленного в Мадриде». К тому же, добавляет Докинс, он «нашел принципы всех депутатов [конгресса] куда менее республиканскими, чем ожидал» [1001]. Каннинг мог быть уверен, что английским интересам в Латинской Америке ничто не угрожает.

Провал Панамского конгресса смягчил неудачу Соединенных Штатов. Иронические отзывы вызвала отвлеченная речь президента конгресса перуанца Мануэля Видаурре – «рапсодия романтического либерализма» [1002]. Адамс имел полные основания заявить 5 декабря 1826 г. в своем ежегодном послании: «Нет, однако, причины полагать, что ход обсуждений и решения конгресса были такого свойства, что могли повредить интересам Соединенных Штатов или же потребовать вмешательства наших представителей» [1003].

Вспоминая о Панамских дебатах, джексоновцы любили подчеркнуть, что в своем решении они пошли против общественного мнения, очарованного баснями администрации, а значит, их выступление было принципиальным [1004]. Бентон считал эту историю доказательством зрелости законодательной власти, примером того, как «все правительственные департаменты могут ошибаться – но что подлинно консервативная власть в нашей стране исходит из народа, его суждения и разума, из постоянного обращения к его уму и патриотизму» [1005].

Виг Натан Сарджент, напротив, думал, что Панамская миссия мало интересовала простых избирателей, а значит, оппозиция в конгрессе была «целиком партийной» и южной, расистской по своему характеру [1006]. Согласно его свидетельству, Ван-Бюрен хвастался, что если бы правительство выступило бы против миссии, он устроил бы такой же бой в ее поддержку [1007]. Все мемуаристы были едины в одном: «Ни один другой вопрос в те дни не вызывал более горячей и несдержанной дискуссии, больше трений между Президентом и Сенатом, чем предлагавшаяся миссия на конгресс американских государств в Панаме; и ни один жаркий вопрос не остывал целиком столь внезапно» [1008].

Хотя инструкции Клея представителям США на Панамском конгрессе не были востребованы по своему первоначальному назначению, труд по их подготовке не ушел впустую. Основные положения этого дипломатического документа, обосновавшие политику нейтралитета, либерализацию торговли и мореплавания, действия в защиту status quo в Карибском бассейне, определили направления латиноамериканской политики США почти до самого конца XIX столетия. Можно ли утверждать, что в те годы не доктрина Монро, а Прощальное послание Вашингтона служило теоретической базой внешней политики США? В принципах доктрины Монро (неколонизация и невмешательство) и Прощального послания (нейтралитет и развитие торговых связей) нет противоречий. Подчеркнем, что в самом тексте президентского послания от 2 декабря 1823 г. наряду с постулатами, которые впоследствии получат название доктрины Монро, содержатся и положения Прощального послания 1796 г. Нужно помнить и о принципе «неперехода», сформулированном Адамсом, но вошедшем в состав доктрины Монро как «объединенной системы политики». Из всего этого набора внешнеполитических концепций во второй половине 1820-х гг. наиболее востребованными оказались именно Прощальное послание и принцип «неперехода».

Отметим еще одно важное обстоятельство. Интересы Соединенных Штатов иногда объективно противоречили интересам молодых латиноамериканских республик. США было выгодно сохранение власти Испании на Кубе и Пуэрто-Рико. С 1821 г. североамериканские поселенцы начали активно осваивать Техас – этот процесс завершится американо-мексиканской войной 1846–1848 гг. и аннексией не только Техаса, но, по сути, всей северной Мексики. Итак, общность принципов государственного устройства (в данном случае, скорее, по форме, чем по содержанию) не исключает конфликта интересов, в том числе антагонистического, разрешимого лишь военным путем [1009]. Это было верно не только для монархий Старого порядка, но и для молодых республик Западного полушария. В ходе Французской революции и наполеоновских войн легитимисты впервые ясно осознают единство своих идейных принципов и в 1815 г. в Париже стремятся возвести новый европейский порядок на основе родства монархических интересов. Шатобриан опрометчиво отождествил свои надежды (частично воплощенные в жизнь) на единство монархий Священного союза с устремлениями республиканского мира всего Западного полушария. Итогом стало удивительное несоответствие оценок и прогноза Шатобриана подлинному положению дел.