Андрей Исэров - США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830

Мексика не намеревалась продавать Техас. Напротив, ее подозрения насчет коварства северного соседа только усилились. Если сперва Пойнсет объяснял нежелание продавать Техас слишком незначительной суммой, предложенной Клеем [848], то затем ему дали понять, что Мексика принципиально против такой сделки [849].

Был ли Остин агентом Вашингтона? Нет, он никак не координировал свою деятельность с представителями властей США, более того – в своей переписке с родственниками старательно подчеркивал свое новое подданство и заинтересованность в процветании Мексиканской республики. Как Пойнсет (но независимо от него), Остин был горячим сторонником федералистской партии йоркинос и даже предлагал учредительной хунте свой проект конституции [850]. Он заставлял семью учить испанский и старался переписываться на этом языке с братом [851]. Разделяя характерные англо-саксонские предрассудки, Остин считал, что мексиканцы еще невежественнее индейцев чокто и вообще им, закабаленным духовенством, не хватает «лишь хвостов, чтобы быть зверьми, худшими, чем обезьяны». Одновременно он приветствовал «возрождение гражданской свободы» Мексики после падения Итурбиде и ждал, как страна «разобьет цепи суеверия» [852].

Остин и его окружение знали о предложении покупки Техаса в 1827 г. [853], но вплоть до конца этого года просто не имели связей с Пойнсетом. Остин лишь однажды обратился к посланнику, сообщая о своем стремлении поощрять переселенцев-северян из Огайо, поскольку борьба с рабством в Мексике тормозила колонизационную активность южан [854].

Позднее Пойнсет последовательно отрицал причастность Соединенных Штатов к попыткам приобрести огромную провинцию. В своей статье о Мексике он опровергал как «абсурдные и невероятные» подозрения английского дипломата Уорда, что Соединенные Штаты якобы предлагали займ Мексике в 12 миллионов долларов в залог Техаса. Пойнсет «в свою бытность в Мексике никогда не предлагал ни залог, ни передачу Техаса Соединенным Штатам», – заключал североамериканский посланник [855]. Как мы видим, Пойнсет лукавил – он предлагал просто продажу, и здесь его приемы ничем не отличаются от макиавеллизма европейских дипломатов. В беседе с президентом Джексоном в 1830 г, Пойнсет по сути предсказал, как будут развиваться события в Техасе – за освоением последуют восстание и присоединение к США по просьбе народа [856].

Судьба Техаса оказалась тесно связана с вопросом о распространении рабства в Соединенных Штатах. Когда почти через 25 лет Техас станет ключевой проблемой североамериканского общества, былые оппоненты Адамс и Клей вместе будут возглавлять группу так называемых сознательных, или совестливых, вигов (Conscience Whigs), выступавших против Мексиканской войны и аннексий. Политические ветераны справедливо боялись, что экспансия в южном направлении чрезмерно усилит позиции рабовладельцев, опрокинет хрупкое равновесие между Севером и Югом.

Очевидно, что план Клея 1820 г. по захвату Техаса был, по меньшей мере, нереалистичен: Соединенные Штаты тогда просто не обладали достаточной военной силой, чтобы осуществить такое масштабное мероприятие. Но дебаты в Конгрессе по Трансконтинентальному договору, пусть и закончившиеся ничем, внесли заметный вклад в развитие риторики североамериканской экспансии. Обсуждение в Конгрессе привлекло общественное внимание не только к борьбе Латинской Америки за независимость, но и к судьбе малозаселенных южных земель. Показательно, что искреннее сочувствие «южным братьям» со стороны таких сторонников независимости Латинской Америки, как Клей или Брэкенридж, сочеталось в их сознании с убежденностью в необходимости аннексии территорий к югу от Сабины и Ред-Ривер.

«Турция трансатлантических отношений» – так метко окрестила Кубу пресса середины 1820-х гг., подчеркивая как сложность и запутанность внутренней ситуации на богатом острове, так и огромное значение Кубы для внешней политики великих держав, стремящихся «подхватить ее в падении» [857]. Впрочем, когда в 1824 г. Фердинанд VII даровал этому последнему форпосту Испанской империи титул «неизменно верного острова», в определении была серьезная доля правды. Креольская плантаторская верхушка боялась революции рабов (40 % населения острова) по гаитянскому сценарию и помогла новому генерал-капитану Дионисио Вивесу расправиться в 1823–1824 гг. с активными, но немногочисленными заговорщиками. С января 1822 г. кубинцам вновь даруют привилегию свободной торговли. Надеясь на доход от пошлин, метрополия освободила Кубу от многих налогов, даже церковной десятины. Латифундистское рабовладельческое хозяйство переживало подлинный хозяйственный бум. Ответом благодарных плантаторов была лояльность власти Испании [858].