Андрей Исэров - США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830

Североамериканское общественное мнение одобрило подавление Боливаром сепаратизма Паэса в Венесуэле. В частности, в поддержку Освободителя высказался Калеб Кашинг в статье для “North American Review” [1399]. Одним из последних автор сравнивает Боливара с Вашингтоном – первый «выступил, чтобы править возмущенными стихиями на Юге», так же как второй правил ими на севере. Кашинг сознательно решил не обсуждать другие действия Боливара, которые вызывали столь бурную реакцию соотечественников [1400].

Во время сочинения статьи Кашинг спрашивал совета редактора журнала, считает ли тот, что Боливар стремится к созданию единого государства Колумбии, Перу и Боливии, чтобы поставить себя пожизненным президентом. «Замышлял ли Боливар, из соображений бесчестной амбиции, создать такое положение вещей, при котором диктатура необходима, или же он действовал исключительно под властью событий вне его контроля, и он остается подлинным патриотом», – задумывался Кашинг [1401].

Через день после получения письма Спаркс ответил из Маунт-Вернона: «Я не хочу отступать, на шатких основаниях, от человека, который поступал как патриот во многих сложных и тяжелых ситуациях (many tempting and trying scenes), и действительно принес много добра (has really been an instrument of great good) делу свободы в Южной Америке, но в нынешнем положении вещей мое уважение к его характеру сильно ослабло, и я опасаюсь за конечные итоги его деятельности». В письме Александру Эверетту Спаркс назвал недавнего кумира «падающей колонной» [1402].

Если стремление Боливара сохранить единство Великой Колумбии и не допустить отделения Венесуэлы в США поддержали, то его действия против консервативной оппозиции в Перу вызвали единогласное осуждение. В качестве диктатора Перу Боливар пытался навязать стране свою конституцию в духе Боливийской и провести радикальные социально-экономические реформы, направленные в первую очередь на улучшение положения индейцев. И то и другое было не по душе консервативной креольской верхушке.

У США не было прямых интересов в колумбийско-перуанских отношениях, а сведения о крайне непростом для понимания конфликте поступали из довольно ограниченных источников. Неудивительно, что для современников в США протест Перу против планов Боливара и последовавшая война служили поводом для риторических упражнений на тему борьбы гордых граждан против иностранной могущественной деспотии. На короткое время Перу стала для североамериканцев своего рода Польшей Южной Америки – маленьким государством, отстаивающем свободу против большого соседа-тирана. Важную роль в создании такого образа сыграл Уильям Тюдор.

Сперва, впрочем, североамериканская пресса видела в возвращении Боливара в Перу в 1823 г. надежду на «скорое окончание анархии» [1403]. Анонимный корреспондент из Лимы боялся, что если роялистский генерал Хосе де Кантерак (1787–1835) победит истощенные войска Боливара, независимость Перу окажется под серьезной угрозой [1404].

Найлс восхищался уважением Боливара к индейскому населению: «Великий и добрый Боливар отменил миту в Перу». Если раньше к индейцам и полукровкам, составляющим четыре пятых населения страны, относились «чуть лучше, чем к рабам», то теперь они «граждане» [1405]. Самое лучшее впечатление осталось после встречи с Боливаром у морского офицера Хайрема Полдинга (1797–1878) [1406].

Примерно так же вначале оценивал события и Тюдор: присутствие Боливара «необходимо для спокойствия Перу, [так как] слишком многое указывает, что в его отсутствие фракции разорвут страну». Настрой дипломата меняется лишь весной 1826 г. Сперва это лишь недовольство – Боливар рассматривает «нестройные действия гражданского правительства» как «нарушение военной субординации». Но уже в мае все резко меняется – консул пишет о «глубоком лицемерии» Боливара, столь долго обманывавшем мир. Он войдет в историю как «один из самых низких (groveling) военных узурпаторов». Тюдор сообщал о любви Боливара к «подлому чрезмерному поклонению» и его мстительности – «при малейшей оппозиции он дает волю неограниченному насилию», считал, что Боливар стремится создать государство в границах империи Инков, а то и всей Испанской Америки, подчеркивал его «неумеренное сумасшедшее тщеславие» и суетность [1407]. Видимо, именно Тюдор впервые использовал в связи с Боливаром новое сравнение – с Бонапартом: «Теперь образец генерала Боливара – Наполеон, и его тщеславие столь же безгранично: он стремится быть не только главой Колумбии и двух Перу, но и включить в свои владения Чили и Буэнос-Айрес» [1408].