Зигфрид Фишер-Фабиан - Александр Великий. Мечта о братстве народов

И Александр поклялся именем Зевса, что этой вести он рад больше, чем завоеванию всей Азии».

Из 100 своих кораблей критянин потерял всего четыре парусника. Из тех же воинов, что были в походе вместе с Александром, в живых осталась лишь половина. Кто был повинен в этом? Сатрап Кармании, не пославший вовремя каравана с провиантом? За это он теперь заплатил своей головой. Аполлофан, который должен был организовать снабжение флота? Бематист, которому надлежало предоставить точные данные о расстоянии для расчета пути следования флота Неарха и который дал неверную информацию? Немало виновных нашел Александр, и многие из них были казнены, лишены званий и должностей, заточены в темницу. Обвинение подданных во всех смертных грехах — не редкость среди деспотов, но Александр никогда не был тираном в классическом смысле этого слова. Как говорил один из его современников, Александром владело отчаяние, он был мрачен и бледен вследствие физических и душевных страданий. Это означало, что подсознательно он чувствовал, кто истинный виновник всего случившегося: он сам.

Еще античные историографы Диодор, Арриан, Плутарх, Юстии, Курций Руф намекали на это. Современные же историки пошли гораздо дальше, устроив чуть ли не судилище над ним. Конечно, всегда проще быть правым по прошествии времени, но в этом случае они действительно располагают весомыми аргументами: Гедросия до похода считалась неведомой землей, войско, с которым он отправился, для подобного предприятия было слишком велико и трудно управляемо, и уж совсем никак не следовало брать с собой такой огромный обоз с женщинами и детьми. Возможность повернуть назад при появлении признаков надвигающейся катастрофы не была использована.

Избежать подобных просчетов (элементарных стратегических ошибок) означало бы в данном случае действовать благоразумно. Но вплоть до этого рокового похода секретом успеха македонянина никогда не было благоразумие. Он всегда предпочитал отчаянную удаль добрым советам, действовал вопреки всем правилам военного искусства, презирал осторожное обдумывание и взвешивание. Но то, что приносило победы в борьбе с людьми, оказал ось бесполезным в противостоянии силам равнодушной, враждебной природы.

К тому же после фиаско на Гифасисе — позора, доселе невиданного, — он хотел доказать всему миру, на что способен: он подчинит себе пустыню, покорить которую не удалось ни легендарной Семирамиде, ни великому Киру. Но он переступил при этом назначенные ему божественным провидением границы. Он слишком возвеличился, вознесся и вызвал гнев богов.

Александр, как и Цезарь, в самые ответственные моменты полагался на удачу. И, как показывали последние события, всегда был прав. Он был любимцем Тихе: казалось, он заключил с ней союз. Но в Гедросии непостоянная богиня счастья лишила его своей благосклонности — недаром же она стояла на шаре. «Перипетия» означает «изменчивость судьбы». В трагедии героя Гедросия стала вехой, которой отмечено начало его пути навстречу неизбежной катастрофе.

«Многое вы сделали неверно за время моего отсутствия. Но вашей самой большой ошибкой было считать, что я не вернусь».

При этом Александр имел в виду своих восточных сатрапов и приданных им македонских военных комендантов. Большинство из них решало после индийского похода: «Больше мы его не увидим, своего господина», который, как они знали, был настолько глуп, что сражался в первых рядах, бок о бок с рядовыми воинами. Когда-нибудь вражеский меч сразит его. Ну, а если не меч, то одна из многочисленных коварных болезней, подстерегающих солдат в походе. И стоит ли тогда стараться, тратить силы, усердие, энергию для поддержания правления того, кто заведомо обречен на смерть? Александр все равно так или иначе пропадет на чужбине…

И они устраивали празднества неслыханной пышности, выписывали из Афин дорогих гетер, бравших за ночь до 10.000 драхм, или просто уводили жен своих подданных, которые им нравились. Они забросили все свои обязанности и лишь об одной не забывали: обогащаться. Они грабили храмы, вскрывали гробницы, нападали на караваны мирных купцов. Но в казне постоянно не хватало денег, и они увеличивали налоги и забирали последнее у крестьян. Для укрепления своей власти они создали отряды наемников, которые не присягали на верность царю. Те же из них, кто не творил подобного беззакония, тоже были виновны, так как они не отвечали на письма из царской канцелярии, не пополняли царское войско, что входило в их обязанности, не выполняли приказы до тех пор, пока, наконец, не выяснилось, что они уже не имеют смысла. В остальном же они выжидали, что принесет будущее.