Зигфрид Фишер-Фабиан - Александр Великий. Мечта о братстве народов

Каждый день на пути следования из Гуляшкирда через Таруану в Пасаргады и Персеполь перед шатром Александра останавливались всадники с донесениями. Чаще новости были невеселыми: умер Мазей, первый персидский правитель, пользовавшийся доверием Александра. В Индии наемники убили сатрапа Филиппа. Поступало все больше жалоб на Клеомена, ведавшего прежде казначейством и поднявшегося до наместника в Египте. Особенно много нареканий было из Греции, где египетское зерно настолько подорожалоччто беднота голодала. Клеомен же, торгуя зерном как ему заблагорассудится, загребал огромные барыши. Но, поскольку миллионы поступали и в государственную казну, пройдоху-грека на так легко было поймать за руку. Из нисайских конюшен, имевших для кавалерии большое значение, увели большую часть лошадей. В горах Армении и Каппадокии, где мира не было уже давным-давно, власть окончательно перешла к иранцам. Во Фригии бунтовали племена. А далекую Европу опустошали фракийцы, которых считали прирученными еще со времен Филиппа. В Эфесе убили поставленного Александром наместника Эгесия.

Но самой большой заботой царя было дело Гарпала. Хромой друг юности Александра, негодный к военной службе, был поставлен царем во главе казначейства. Он перенес свою резиденцию из Экбатан в Вавилон и вел там такой образ жизни, что даже видавшие виды вавилоняне считали это верхом неприличия. Превзойти его в разнузданности могла одна лишь Пифионика, представительница древнейшей профессии, дававшей женщине единственную в ту пору возможность быть свободной и независимой. Потому что законом в Греции все еще было мнение Перикла, согласно которому царство женщины — кухня и детская, а ее высшая добродетель — не выделяться ни в хорошую, ни в плохую сторону.

Гарпал выписал ее из Афин («все еще не пресыщенный бурными и обильными ласками азиатских женщин», как писал завистливый памфлетист Феопомп) и поселил в царском дворце. Он посылал эстафету всадников к Красному морю за рыбой для ее стола, велел оказывать ей царские почести, а когда она умерла, приказал в ее честь посадить рощу и воздвигнуть храм с богохульной надписью, возмутившей и богов, и смертных: «Афродите Пифионике». Уже не представляя своей жизни без эротического искусства греческих гетер, он выписал теперь Гликерию, которую рекомендовали ему все, кто не прошел в Аттике мимо ее ложа. В Вавилоне ей было слишком жарко, и они отправились в Таре (что у подножия горы Тавр), считавшийся в то время крупным финансовым центром: этим Гарпал мог в случае необходимости объяснить свой переезд. Гликерию, как и ее предшественницу, принимали здесь по-царски — так, лучшие художники создали ее бронзовую статую. Но она не забывала своих голодающих земляков и посылала в Афины пшеницу. А то, что комедиографы вовсю потешались над ней в своих произведениях, ее нимало не заботило.

Но настал день, когда до Гарпала дошла весть, которой он уже не ожидал и от которой побледнел: его господин и друг его юности еще не сошел в Аид. И нечего было рассчитывать на его пощаду и снисхождение. Он забрал из казны 5.000 талантов, усадил Гликерию в паланкин, взял 6.000 солдат, и флотилия из 30 кораблей поплыла в Афины. У мыса Сунион они встали на якорь, и Гликерия, пустив в ход старые связи, купила право убежища. Афиняне колебались. С одной стороны, в них была сильна жажда наживы, с другой — давал себя знать страх перед Александром. После долгих переговоров беглецам позволили войти в Пирейский порт, но лишь двум кораблям из тридцати. Афинам было предъявлено требование выдать преступника. После долгих раздумий они нашли чисто афинский вариант решения проблемы, типичный для города, ставшего теперь карикатурой на некогда могущественный полис: Гарпала выпустили, взяли под стражу, отобрали часть похищенных денег и под покровом ночи вернули на корабль, державший курс на Крит. Любовь Гликерии к своему господину была велика, но не настолько, чтобы последовать за ним. Вскоре она узнала, что он убит предводителем своих наемников.

Гарпал бежал из-за мучивших его угрызений совести, но кое-что указывает на возможную в его случае милость Александра: скорее всего, он простил бы Гарпала и на этот раз. Царь вполне терпимо относился к людям, живущим по принципу «у воды быть — и не напиться?». Он прекрасно знал, что его полководцы и вельможи следуют правилу «живи сам и не мешай жить другим», и его не задевало даже откровенное мотовство, если расточитель справлялся с порученным ему делом.