Михаил Бойцов - Бог, Рим, народ в средневековой Европе

То, как пункт за пунктом Карл IV «отрецензировал» эти заявки Рудольфа IV, заслуживает отдельной статьи. Главное, что всерьез идти навстречу своему зятю он не собирался. Впрочем, об истинной причине бескомпромиссности Карла ни проигравшие ему графы Вюртембергские, ни Рудольф IV могли тогда еще не догадываться. Мы же сегодня вправе предположить, в чем было дело: с лета 1360 г. Анна Свидницкая снова была в положении. Зачем же Карлу было передавать титул короля Римского зятю, если всего через полгода императрица, возможно, дала бы жизнь принцу-наследнику? Именно так и случилось: выходит, не напрасно Карл IV еще в 1358 г., во время первой беременности супруги, покрывал золотом и драгоценными камнями реликварий и гробницу св. Вацлава [316] Подробно об этом сообщает придворный хронист: Chronicon Benessii de Weitmil… P. 527. . Святой, хотя и не сразу, послал долгожданного наследника, который при крещении естественно получит имя Вацлава…

В конце концов, когда конфликт между тестем и зятем пройдет уже несколько стадий, то затухая, то разгораясь вновь, император в марте 1362 г. возьмет клятву с четырех курфюрстов (Майнцского, Трирского, Пфальцского и Саксонского) никогда не избирать ни Рудольфа, ни любого из трех его братьев в короли Римские. Сам Карл в своем качестве курфюрста Чешского тогда же поклялся архиепископу Майнцскому за своего наследника, будущего короля Чехии, что после кончины Карла IV тот тоже не будет голосовать за Габсбургов — «из-за известного ущерба, который часто причинялся империи герцогами Австрийскими» [317] RI. Bd. 8. S. 310. Nr. 3836. . Эти клятвы, думается, и являются самым красноречивым выражением того, к какой цели стремился герцог Рудольф и какого результата он достиг.

Из венского комплекса поддельных документов наибольший интерес — как еще у авторов XIV и XV вв., так и особенно у современных историков — вызывали две «древнейшие» грамоты «Большой привилегии», включенные в Heinricianum. За изготовление их «оригиналов» не взялся даже гениальный имитатор почерков, что и понятно — образцов для подражания у него в этом случае не имелось. Конечно, венские фальсификаторы могли исходить из справедливого предположения, что оригиналами, с которыми можно было бы сверить подделки, не располагала не только их канцелярия, но и никакая иная. Кроме того, для реализации своего замысла они хитро выбрали форму транссумпта: в случае провала можно было все свалить на неискушенность Генриха IV — это он в далеком 1058 г. повелся на подделки и сгоряча подтвердил их. Что же до Рудольфа IV, то юный герцог всего лишь простодушно предъявляет старинную императорскую грамоту, чудом уцелевшую в его архиве. Если в ней вдруг что-либо не так, он сам тут совершенно ни при чем.

В тех древних «уступках или привилегиях», которые Генрих IV подтверждал маркграфу Австрийскому Эрнсту, была одна существенная особенность: в давние времена их предоставили «благородному маркграфству Австрийскому» не просто древние императоры, но «императоры язычников» [318] «<���…> perpetuemus concessiones seu privilegia suo nobili marchionatui Avstrie ab antiquis paganorum imperatoribus concessa <���…>» (P. 53). . Генрих IV проявляет прекрасную осведомленность в том, что если одни язычники выдают грамоты другим, то эти документы не имеют никакой силы «для людей и народов, уверовавших в Иисуса Христа, как и для их земель» [319] «Quam ob rem nos <���…> intuiti sumus et rememorati, quod homines, qui in infidelitate persistunt, litteras dant aliis hominibus, qui illius fidei et credulitatis sunt, inutiles ac infructuose sint illis hominibus et gentibus, qui in Iesum Christum credunt, et terris eorundem» (Ibid.). . Отсюда историку становится понятно, что, по мнению создателей фальшивки, язычество «древних императоров» — обстоятельство крайне досадное, поскольку оно даже в их же собственных глазах лишает правовой силы приведенные в грамоте документы. Поэтому представление их в виде транссумпта служит не только цели замаскировать подлог. Христианского государя Генриха IV вызвали на сцену еще и для того, чтобы легализовать постановления его языческих предшественников. Ему это прекрасно удается, ведь он повелевает, дабы две скопированные им привилегии рассматривались отныне так, словно их выдали «божественные и христианнейшие императоры» [320] «<���…> ac si eidem id seu hecdem a divis et christianissimis imperatoribus date forent» (P. 54). . Его пожалование Эрнсту за верную службу состоит в первую очередь именно в «христианизации» грамот, представленных маркграфом императору.

Языческий характер древних постановлений так беспокоит фальсификаторов, что они позволяют себе совсем уж странную фразу, над которой потом будут много иронизировать критики «Большой привилегии». Генрих IV объявляет, что он переложил грамоты с «языческого» на латинский язык [321] «<���…> corroboravimus et fecimus innovari illas prescriptas litteras, que in lingwa paganorum conscripta fuerant et quas in Latinum sermonem convertimus et transtulimus <���…>» (P. 53). ! Странно было бы подозревать венских канцеляристов в незнании того, что «языческие императоры» выражали свою волю тоже на латыни. Быть может, сотрудники Рудольфа полагали, будто до Генриха IV должны были дойти тексты, то ли с самого начала составленные на немецком языке, то ли переведенные — специально для «австрийцев»? Впрочем, скорее здесь напрашивается другое предположение, кажется, не высказывавшееся до сих пор специалистами. Автор текста, наверное, имел в виду, что подлинные грамоты были написаны какими-то странными буквами в необычной манере, с древними сокращениями и лигатурами, а теперь их расшифровали и переписали нормальным канцелярским шрифтом. Речь могла идти, тем самым, не собственно о языке, а о манере составления документов и их написания. К палеографической стороне проблемы фальсификаторы, как ясно из вышесказанного, относились с великим тщанием. Ныне мы сказали бы в аналогичном случае, что публикуем не академическое издание древнего текста, а облегченное, приспособленное для восприятия неподготовленным читателем.