Петр Панкратов - Добрые люди. Хроника расказачивания

— Абсолютно понятно: знаешь молитву «Верую во единого Бога Отца Вседержителя, и Творца видимых же всех и невидимых»? Вот чьих рук это дело.

— Родитель наш так говорит, — неуверенно сказала Саня.

— И ты не уверовала в его слова? А зря. Если я скажу, что сегодня взойдёт луна, а завтра взойдёт солнце, ты мне не поверишь?

— Поверю, — ответила Саня.

— Вот так в единого Бога Вседержителя и Творца, уверуй. Жить будет осмысленно и лучше. У верующего всегда есть надежда — Бог. В самых трудных обстоятельствах верующему легче, чем неверующему.

— Ладно, когда-либо пойму, — сказала Саня.

— Нет, Саня, ты не права. На своих ошибках только дурак учится. Если будем учиться на своих ошибках, то движения вперёд не будет. Поэтому люди изучают науки, узнают, что было до них, и не допускают тех ошибок, которые допускали люди, жившие раньше.

Мужчины, приехавшие на покос, с ходу включились в работу. Павел и Семён приехали на травокосках. Они опустили косы и пошли косить в одной загонке. Выкосив первую загонку, они обчали [38] Обчать — начать. ( Прим. ред. ) по загонке отдельно. Иван Семёнович приехал косить на быках, но у него не было погонщика. Он попросил Михаила дать ему погонщика Ивана.

— Ваня, помоги Ивану Семёновичу, — приказал Михаил. Иван подошёл к Ивану Семёновичу:

— Чем могу помочь?

— Надо гонять быков.

— А зачем их гонять? Они сами хорошо ходят.

— Ты мне не говори, а делай то, что тебе велят.

— Ладно. Буду дурака валять.

— Поехали, — скомандовал Иван Семёнович.

Ваня взял быков за налыгач [39] Налыгач — веревка, надеваямая на рога быку или волу. (Прим. ред.) и повёл:

— Цоб, быкушки, — потом бросил налыгач.

Увидев, что Иван не управляет быками, Иван Семёнович закричал:

— Ты чего делаешь, сукин сын? Хочешь быков загубить и меня без ножа зарезать? А ну бери налыгач в руки!

Ваня взял налыгач в руки, прошёл с быками три — четыре сажени, закинул налыгач на ярмо и отстал.

— Ты чего делаешь, змей ползучий?

Быки остановились.

— Ты, Иван, оказывается лодырь. Лентяй. Приедем на стан, расскажу Михаилу Ивановичу, выгоним тебя и ужинать не дадим.

— Михаил Иванович на нас ни разу так не орал, как Вы на меня.

Иван Семёнович сошёл с травокоски, сел на траву и снял чирик. Он хотел рукой залезть в чирик, но рука была слишком большая.

— Дайте мне ваш чирик, дядя Ваня.

— На, посмотри.

Ваня полез своей рукой в чирик Ивана Семёновича.

— Дядя Ваня, дайте ножик.

Получив нож, Иван извлёк из чирика комок грязи, вернул нож и чирик Ивану Семёновичу, а сам сел на травокоску:

— Цоб, бынюшки, — быки пошли над стенкой нескошенной травы. Обойдя круг, быки остановились точно на том месте, с которого они начали движение.

— Вот видите, дядя Ваня, быки — они народ умный, всё понимают. Сиди, отдыхай, а я буду работать.

Когда Иван закончил круг, быки сами остановились.

— Дядя Ваня, иди на стан и проси другую работу, а косить буду я. Завтра пойдут конные грабли, вот Вам работа, там вожжи есть. Иван Семёнович действительно ушёл на стан.

— Михаил Иванович, этот заика — смышленый парень. Он на быках работает один. Мне там делать нечего.

— Запряги одноконку, поезжай к нам домой. Привези обливное ведро мочёного терна, кусок сала и три буханки хлеба.

За ужином первым заговорил Ваня:

— Михаил Иванович, я сегодня ничего не делал. Ходил за быками. Снимите или меня, или Ивана Семёновича, и ещё: я работал в прошлом году тридцать дней на быках, на травокоске у Буданова. Он потом сеном торговал. Мы работали ночами, днём овод засекает быков, но особенно лошадей. Есть овод-крючок, если он укусит лошадь за храп, то лошадь начинает носом копать землю или биться, рвать упряжь. Для быков и лошадей поделали шалаши и в жару они стояли в шалашах и вволю ели сено. Смотрите, это ваше дело, но я решил сказать. И стога лучше класть утром или вечером, а ещё лучше ночью. Прохладно и ветер не такой. Я и стога научился там класть.

— Ваня, трудно класть стог? — спросил Михаил.

— Ничего там трудного нету. Только надо постоянно помнить, что под ногами у укладчика сена должно быть твёрдо как на дороге. Тогда любой дождь сену нипочём.

— Надо подумать, — сказал Михаил.

Сложив сто пятьдесят шесть стогов по четыре зимних воза в каждом, косари переехали в тот угол, за продажу которого филинским казакам за два ведра самогонки, секли на сходе станичного атамана палкой-розгой. Получил атаман тогда по приговору схода шестнадцать ударов. Атаман не крикнул, не издал ни звука. Его оставили на должности атамана станицы по закону «терпи казак, атаманом будешь». А он, одев штаны, поклонился старикам и сказал: