Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

Хотя рядом на берегу лежало много бревен, построена была «тесная убогая избушка, непригодная для жизни зимой», щелявая, «из грубо, на скорую руку срубленных жердей и плах», размером всего 2x2 м; «разместиться в ней четырем человекам просто невозможно»; шатучая дверка на деревянных шарнирах открывалась прямо на мороз [5, с. 64–65]. Если это строили охотники [256] В беседе со мною (апрель 1990 г.) С. М. Успенский выразил уверенность в том, что домик строили охотники, так как получилась «чисто якутская постройка». Тема моей статьи его, по-видимому, не заинтересовала. (они были искусны в строительстве), то налицо ультиматум: вот вам то, что вы требовали, но о зимовке забудьте. Вернее то, что домик строили сами ученые, а это означало разрыв между двумя парами. Так или иначе, дружной четверки больше не было, и трагический финал был предрешен.

Восемь пудов геологических образцов надо было собрать, принести со всех концов острова и обработать, так что строительство не могло быть главным делом ученых. Пошли в дело только короткие бревна, какие мог приносить на плече один человек (избушка была в ста метрах от берега), да и те пришлось колоть вдоль — чтобы искать в снегу и носить вдвое меньше. Судя по обилию утерянных предметов, часть работ велась в темноте и, вероятно, в нервозной обстановке. Держать тепло домик не мог, и его, вероятно, обложили снежными блоками (на это указывает найденная тут роговая пила [7, с. 188]), но получился не дом, а берлога — ведь даже Ф. Нансен в 1895 г. на Земле Франца-Иосифа сумел, не имея плавника, сложить из камня, мха и льда убежище 3x1,8 м и коридорчик к нему. Охотникам Толля в палатке (или в чуме) было и суше, и теплее, чем ученым в домике. И все же он был жилой — там остались нары и ношенные вещи ученых.

Охотникам надо было чинить снаряжение в обратный путь, поэтому их становище следует искать там, где с лета оставались нарты и лодки. На карте Зееберга показан ледник, сползающий на юг в море, но на самом деле их тут два — значит, это место отряд Толля не проплывал, а обходил поверху, через ледяной купол (чтобы оглядывать остров и северный горизонт). После же составления карты сплошь стояли морозы (на Новой Сибири было около -20 °C [1, с. 188]), и плавать было нельзя. Ясно, что хотя бы одна лодка осталась к западу от ледников. Забираться с нею (7 м длины) в горы было нелепо, жить на наветренном берегу — трудно, нужно было узкое ущелье. Оно на южном берегу есть, и как раз к нему пристал в 1903 г. вельбот Колчака [257].

Тут обнаружены следы стоянки [4, с. 153] — не одной из тех шести стоянок, что обозначены на карте Зееберга, а, по всей видимости, зимней. Многое говорит о том, что именно отсюда охотники ушли в свой последний путь.

Остался маленький гурий, но без записки (оставлен неграмотными?). Как бы вместо нее под ним лежала медвежья шкура. Уходившим надо было отметить место на случай вынужденного возвращения (возможно, здесь оставался и склад), но выковыривать камни зимой изо льда в темноте трудно, поэтому гурий вышел маленький и сразу утонул бы в снегу, если бы его не поставили на жесткую невыделанную шкуру. Далее, рядом валялись бронзовые наконечники, обрубленные с палаточных кольев, — вероятно, от них, как и от остального, избавились, желая облегчить нарту. И, наконец, у самого уреза воды блестела алюминиевая крышка от котелка; ее могли потерять в темноте при погрузке.

А ученые явно уходили с иного места: по другую сторону ледников, к востоку, лежит обширный пляж, в разных частях которого в зоне прибоя были брошены две пары ящиков с образцами. Тут гадать не приходится: Толль думал погрузить их в две нарты, но спутники отказались. Такова география конфликта. Попробуем коснуться его психологии.

Современники дружно признавали, что Толль умел ладить с людьми, в том числе и с местным населением Якутии; и сам Толль записал (ссылаясь на реплику адмирала С. О. Макарова): «По своему характеру я склонен использовать „свое положение в качестве буфера“ между офицерами и учеными» [9, с. 10]. Но биограф (не стеснявшийся то и дело «редактировать» закавыченный текст) изложил это место более благостно: «Макаров… шутливо отметил в своей речи, что Толль благодаря своему мягкому и отзывчивому характеру окажется „в качестве буфера между офицерами, учеными и командой“» [1, с. 80]. Подобные приемы создали понемногу вокруг знаменитого полярника ореол добродетели, и вопрос о возможности его личной вины даже не ставился. Толль был замечательным человеком, но вряд ли нужно объяснять, что идеализация всегда закрывает путь к выяснению истины. Не имея возможности описывать здесь обстановку на «Заре», отмечу только, что уходу отряда к о-ву Беннета предшествовали драматические события: конфликт Толля с командиром «Зари» лейтенантом Н. Н. Коломейцевым, отчего судно лишилось прекрасного хозяина [10], и затем безумная попытка Толля организовать зимовку на Беннете осенью 1901 г. (о чем он подробно писал в дневнике [9]). Доброта и отзывчивость действительно были основными чертами, характерными для манеры обращения Толля с окружающими, но свою линию он проводил поразительно жестко.