Юрий Нагибин - Чайковский - финал трагедии

Когда уходит творческая личность такого масштаба, как Чайковский, она оставляет потомкам некие трудно формулируемые обязательства в отношении себя, куда, как самое незначительное, входят юбилеи. Эти обязательства я бы назвал поддержанием достоинства имени. Последнее — тонкое и сложное дело, не имеющее ничего общего с цезарийским обожествлением. В наших условиях, когда все фальсифицировано — и настоящее, и прошлое, и будущее, — истинное уважение к ушедшему гению может быть выражено порой в «снижении» его образа, если того требует правда. Я беру в кавычки слово «снижение», ибо никакая истина не может унизить великого творца, разве что в глазах безнадежных филистеров.

В «хозяйстве» Чайковского царит такая же неразбериха, такой же развал, как и во всех других областях нашей скорбной жизни. И здесь под дырявой завесой официального пышнословия — равнодушие, неуважение, порой открытое хамство. Мне пришлось с этим не раз сталкиваться за последнее время.

…Ранней весенней порой я отправился на концерт в Большой зал консерватории, где народная артистка СССР Маквала Касрашвили исполняла романсы Чайковского. Это был один из концертов юбилейного цикла.

Март — тяжелый месяц, он соединяет в себе все худшее от зимы и все худшее от весны. В слякотно-склизкий, мешающий снег с дождем, продуваемый железным ветром вечер пустился я в путь на встречу с музыкой, и в душе звучали отголоски радости, оставшейся от юных дней, когда посещение концерта, спектакля было праздником. Этот праздник угас с приближением к консерватории. Улица Герцена — в части, примыкающей к храму музыки, — была перекопана, перекорежена и перекрыта. Таких ужасных земляных работ я не видел даже в Москве. Привычная, милая и радостная суетня у консерваторских дверей обернулась гибелью Помпеи.

В вестибюле афиши концерта не оказалось. Было много афиш других юбилейных концертов, посвященных инструментальной, преимущественно фортепианной, музыке Чайковского. И почему-то на последних половина программы была отдана Рахманинову. Неужели фортепианное наследие Петра Ильича так бедно, что его нужно подкреплять творчеством высокоталантливого последователя? Скорее всего, никакого расчета тут не было. А что же было? Андрей Платонов любил рассказывать: «У артели „Юный коммунар“ сидит дряхлый-предряхлый сторож. Двое детей, пораженные контрастом объявленной над входом в артель юности и мафусаиловым возрастом стража, спрашивают: „Дедушка, а почему „Юный коммунар“?“ — „Так…“ — равнодушно, не подымая глаз, отвечает старик». Платонов произносил не «так», а «тэкь». И здесь не надо выяснять, почему на концертах, посвященных Чайковскому, исполняют Рахманинова — «тэкь»… Под это «тэкь» идет вся наша жизнь.

Самое же удивительное — никаких афиш концерта Касрашвили я так и не обнаружил. Неужели отменили? Но, пробравшись к окошечку администратора, я услышал, что концерт состоится. «А почему нет афиш?» — «Тэкь…» — ответил он с выражением платоновского сторожа.

Войдя в зал, я испытал новое раздражение. Среди знакомых старых медальонов великих композиторов прошлого выделялись грубостью подделки изображения консерваторских новоселов: Шопена, Даргомыжского, Мусоргского, Римского-Корсакова. Я стал вспоминать: кого так самовольно выселили? Генделя, Гайдна, Мендельсона-Бартольди, Листа?.. В последнем я не был уверен. Но в чем провинились остальные? Лишь в том, что понадобились места для отечественных музыкантов, а заодно для славянина Шопена? При всем уважении к симпатичному дарованию Даргомыжского — он не принадлежит к мировой музыкальной элите в отличие от вышеназванных лишенцев. И даже творец замечательных русских опер Римский-Корсаков, если б его спросили, не посягнул бы на место гигантов, которым поклонялся. А деликатный Шопен просто умер бы от стыда при одной мысли о том, что из-за него кого-то вынесут из парадных комнат дворца музыки — консерватории имени Чайковского.

А собственно, почему консерватории присвоили имя Чайковского? Ведь она была основана Николаем Григорьевичем Рубинштейном, выдающимся пианистом и музыкальным деятелем, покровителем, потом старшим другом, блестящим исполнителем и популяризатором творчества Чайковского. Высоко над сценой висит его мраморный профиль, благородная голова увенчана лавровым венком. Очевидно, он все же признается создателем Московской консерватории.