Да, завтра он в него усядется, отсюда мир будет выглядеть прекрасным.
Мое кресло... Декан медицинского факультета! Мое кресло! Бронский ушел. Бронский с его хорошо подвешенным языком и вышибающим слезу голосом. Десять лет Кениг ждал. Дирекция была ослеплена Бронским. Так обрадовались, что впервые за шестьдесят лет можно назначить деканом медицинского факультета человека с университетским дипломом, что даже закрыли глаза на то, что он еврей. А против меня подняли целую кампанию, потому что я — немец.
Франц вернулся к себе в кабинет, взял шляпу, трость и засеменил по коридору. Студенты снимали фуражки и кланялись ему, когда он проходил мимо.
В последнее время они себя ведут совсем иначе, подумал он. Теперь они должны его уважать и даже бояться. Бояться? Бояться меня? Одна мысль об этом доставляла ему наслаждение.
Даже его толстая ворчливая жена-полька теперь иначе будет себя вести.
Он быстро шел к площади Пилсудского, постукивая тростью в такт своим шагам. Сегодня он был счастлив. Даже пытался насвистывать. Вот он, конец долгого пути.
Как и большинство здешнего миллионного немецкого населения, Франц Кениг родился в Западной Польше, на оккупированной в прошлом немцами территории, которая снова отошла к Польше после Первой мировой войны. Когда он был еще совсем молодым, семья переехала в Данциг, расположенный, так сказать, в географической аномалии, известной под названием ”Польский коридор”. Узкая полоса земли, отсекшая от Германии Восточную Пруссию, чтобы дать Польше выход к морю. Ненормальный раздел! Данциг и Польский коридор, населенные этническими немцами и поляками, острыми иглами кололи немецкую гордость и с самого начала стали источником распрей и угроз.
Выходец из добропорядочной семьи коммерсантов, Франц Кениг получил классическое медицинское образование в Гейдельберге и в Швейцарии, был человеком умеренным во всех отношениях и, хотя вырос в Данциге, где кипели национальные страсти, не считал себя ни немцем, ни поляком, а просто хорошим врачом и преподавателем — профессия, по его понятиям, выводившая его за пределы национальных рамок.
Жизнь, которую вел Франц Кениг, была по нем, как и должность в Варшавском университете, как и польская девушка, на которой он женился. И никому Кениг не мешал, наслаждаясь у себя в кабинете хорошей музыкой и хорошими книгами. Честолюбивые устремления жены-польки нисколько его не интересовали, и она плюнула на все, опустилась и разжирела.
Когда нацисты пришли к власти, Франца Кенига очень смутило их поведение. С несвойственной ему запальчивостью называл он этих коричневорубашечников ”толстокожими, безмозглыми громилами”, радуясь тому, что живет в Варшаве и не имеет отношения ко всей этой смуте в Германии.
Но все изменилось. Наступил тот месяц, та неделя, тот день и час... Освободилось место декана медицинского факультета. По всем статьям получить его должен был Кениг - и по возрасту, и по опыту, и по преданности делу. Он даже подготовил свою инаугурационную речь [4] Инаугурационная речь — речь, произносимая при торжественной церемонии вступления в должность главы государства или при коронации монарха. Здесь употреблено в ироническом смысле.
, но так никогда ее и не произнес: на должность декана назначили Бронского, который был на пятнадцать лет моложе.
Он хорошо помнил, как тогда Курт Лидендорф, глава этнических немцев Варшавы, шептал ему на ухо:
— Доктор Кениг, это пощечина всем нам, немцам. Это страшное оскорбление.
— Чепуха... чепуха...
— Может, теперь вы поймете, что Версальский договор - позор для немецкого народа. Взять хотя бы вас. Гейдельберг... Женева... Человек большой культуры, а вас сделали никем. Вы тоже жертва еврейских козней, как и все немцы. Гитлер говорит...
Еврейские козни... Бронский... еврейские козни...
Единственное, чего хотел Франц Кениг от этого мира, которому он честно служил, — стать деканом медицинского факультета Варшавского университета.
— Заходите вечерком к нам, герр доктор, побудьте со своими! Из Берлина специально человек приехал потолковать с нами.
А толковал берлинский гость вот о чем:
— Нацистские методы, может, и грубы, но чтобы восстановить справедливость, нужны волевые, сильные люди. Наши действия оправданы потому, что оправдана сама цель вернуть немецкий народ на его настоящий путь.
— А, герр доктор, — сказал Лидендорф, — рад видеть вас здесь. Садитесь, садитесь поближе.
Читать дальше