Михаил Гаспаров - Собрание сочинений в шести томах. Т. 1 - Греция

Характеризуя стиль Бабрия как пространный в противоположность сжатому стилю Федра, следует отметить замечательное мастерство, с которым Бабрий воссоздает разговорную легкость и непринужденность речи и в то же время нигде не впадает в однообразное многословие, столь обычное при плеонастическом стиле. Лучшее доказательство этого мастерства – тот факт, что бросающаяся в глаза сжатость Федра неизменно отмечалась всеми, писавшими о Федре, тогда как плеонастическая основа стиля Бабрия оказалась так искусно скрытой от невооруженного глаза, что во всей научной литературе о Бабрии не была отмечена ни разу.

Отвлеченный характер стиля Федра – результат широкого использования целой системы метонимических оборотов, как правило, заменяющих более вещественное понятие более отвлеченным и частным общим. Это особенно ярко видно, когда отвлеченное понятие обозначает у Федра лицо или явление: «алчность» вместо «алчный», «рабство» вместо «раб» и т. п. Примеры: decepta aviditas (I, 4, 5); servitus obnoxia (III, pr. 34); est aviditas dives et pauper pudor (II, 1, 12); totam praedam sola improbitas abstulit (I, 5, 11) (здесь отвлеченность усиливается тем, что вместо понятия aviditas поставлено более широкое понятие improbitas); spes fefellit impudentem audaciam (III, 5, 9); fucatae plus vetustati favet invidia mordax (V, pr. 8) и др. Другой, не менее частый случай абстрагирующей метонимии – тот, при котором отвлеченное понятие не отождествляется с конкретным лицом, но само до некоторой степени олицетворяется, связываясь с конкретными качествами и действованиями: procax libertas civitatem miscuit, frenumque solvit pristinum licentia (I, 2, 2–3); silentium fecit expectatio (V, 5, 15); turpitudo laudis obsedit locum (A, 13, 31); subita me iubet benignitas vigilare (I, 23, 7–8); delusa ne spes ad quaerelam recidat (III, 18, 15) и др. Из примеров видно, что Федр охотно прилагает к отвлеченным понятиям конкретные определения, подчеркивая их метонимичность: fucata vetustas, invidia mordax, procax libertas и т. п. Далее, следует выделить излюбленный Федром оборот, при котором существительное и прилагательное меняются ролями в предложении: вместо «вероломный волк» говорится «вероломство волка» и т. п.: perfidia lupi (A, 17, 7); bonitas aquae (IV, 10, 41); rerum varietas (III, ep. 31; IV, ep. 2); error criminis (III, 10, 41); crurum tenuitas (I, 11, 6); pennarum nitor (I, 13, 6); ambitio dissidens mortalium (III, 10, 56). Любовь к этому обороту доводит Федра до таких тяжеловесных построений, как tunc demum ingemuit corvi deceptus stupor (I, 13, 12); gulaeque credens colli longitudinem (I, 8, 8); traxitque ad terram nasi longitudinem (А, 3, 16). Бросающаяся в глаза отвлеченность таких конструкций очень характерна для абстрактного стиля Федра. Далее, особый вид метонимии придает у Федра отвлеченность эпитетам; он пишет: caecus timor (II, 8, 3); avidi dentes (I, 13, 11); cornua infesta (I, 21, 7); liberae paludes (I, 2, 10) и др.; эпитет, который был бы конкретным в применении к целому, оказывается отвлеченным в применении к части целого. Наконец, следует отметить отдельные метонимии, синекдохи и перифразы разного рода, рассеянные по всему тексту басен и также содействующие впечатлению обобщенности и отвлеченности. Вместо «меня теснят враги» Федр пишет: spiritus … a noxiorum premitur insolentiis (III, ep. 29–31); ср.: nil spernat animus (III, 10, 51); ne religio peccet imprudens mea (III, 13, 8). Кость в волчьем горле он отвлеченно называет malum (I, 8, 6), зеркало – res feminarum (III, 8, 11), лягушку – stagni incola (I, 6, 6); а о музах, рожденных Мнемосиной, говорит: Mnemosyne … novies artium peperit chorum (III, pr. 19).

Бабрию эта система абстрагирующих метонимий чужда. Метонимические фигуры встречаются у него вдвое реже, чем метафорические, тогда как у Федра метонимии и метафоры одинаково часты (метонимии даже несколько чаще. Абстрагирующие метонимии (например, πορφυρῆς ὥρης (19, 4; ср. 56, 6; 59, 17)) составляют у Бабрия лишь около четверти всех метонимических фигур, тогда как у Федра – больше четырех пятых. Напротив, среди метонимий Бабрия встречаются метонимии конкретизирующие, которых у Федра вовсе нет: λεπτῷ καλάμῳ … βίον σῴζων (6, 2); ἰχθύν … ἐκ τῶν εἰς τάγηνον ὡραίων (6, 4); ср. чуждую стилю Федра персонификацию: οὐδ’ εἶδεν αὐτοῦ τῆν ἅλωα Δημήτηρ (11, 9).

Более специфические для поэтики Бабрия черты конкретного стиля явствуют из рассмотрения его системы эпитетов и являются в то же время характерными чертами объективного стиля в противоположность стилю субъективному. Это – третья и последняя из намеченных нами стилистических противоположностей между баснями Бабрия и баснями Федра: по отношению речевой системы к точке зрения автора стиль Бабрия является объективным, а стиль Федра – субъективным.

Эпитеты Бабрия по содержанию легко разделяются на две группы: одни служат внешней, другие – внутренней характеристике предмета. Примеры эпитетов внешней характеристики: λεπτὸς κάλαμος (6, 2); δίκτυον πολύτρητον (4, 4); λαγώς δασυπόδης (69, 1); λοφηφόρος κορύδαλλος (88, 8); ὀκλαδιστὶ πηδώντων (25, 7); κέρας καμπύλον (84, 1); μέλαν ὕδωρ (25, 3) и др.; ср. также метафоры, сравнения, перифразы: θερμὸς κίνδυνος (50, 12); πορφυρέη ὥρη (19, 4); σὺν τρίβωνι (65, 7) (в значении ‘бедный’); ὡς ἀλέκτωρ … χαμαὶ πτερύσσῃ (65, 5–6) и др. Примеры эпитетов внутренней характеристики: σοφὸς Αἴσωπος (I, pr. 15); ὕπαιθρος ὕλη (12, 14); ἱλαροὶ κῶμοι (24, 2); ἀλώπηξ δειλαία (53, 1) (с пролептическим оттенком) и др. Ср. метафоры, сравнения, перифразы: δακτύλῳ ἀποκτείνας (50, 18); σοφὰ λαλοῦσα (12, 8) (о соловье); τῶν νέφων σύνοικος (64, 4) (о сосне); γρίφοις ὁμοίας ποιήσεις (II, pr. 11) и др. Особо можно отметить накопление перифрастических эпитетов (120, 1–2). Количественно вторая группа превосходит первую, но не намного (отношение около 5 : 4). Бабрий старается сперва показать, а потом уже охарактеризовать своих персонажей.