Михаил Гаспаров - Собрание сочинений в шести томах. Т. 1 - Греция

Одна из сторон этой противоположности – стиль Федра и Бабрия – и рассматривается в настоящей работе. Если о языке Федра и Бабрия существует несколько диссертаций 79, то о стиле их в собственном смысле слова, о тропах и фигурах их речи не написано ничего, если не считать отдельных наблюдений в работах о языке да беглых замечаний комментаторов.

Рассмотрение языка художественных произведений имело предметом речевую систему произведения в ее отношении к нормам языка в целом и литературного языка в частности. Рассмотрение стиля художественных произведений, предстоящее нам, имеет предметом речевую систему произведения в ее внутреннем строении, в ее отношении к предмету речи и в ее отношении к позиции автора. В первом из этих трех аспектов мы различаем стиль сжатый и пространный; во втором – стиль отвлеченный и конкретный; в третьем – стиль субъективный и объективный. Могут быть выделены, конечно, и другие стилистические противоположности, но для сравнения стиля Федра и Бабрия они имеют меньшее значение.

По внутреннему построению речевой системы стиль Бабрия может быть назван пространным, а стиль Федра – сжатым.

Пространность стиля Бабрия достигается прежде всего широким применением плеонастических фигур. Плеонастические и близкие к ним фигуры преобладают у Бабрия над всеми иными: на 100 стихов у него приходится в среднем около 13 таких фигур (у Федра – около 2). Фигуры эти разнообразны. Самая простая из них – собственно плеоназм. Например: πηδῶσα ποσσίν (19, 4); ἐκερτόμησεν … φωνήσας (17, 4); μορφήν … γυναικείην καλῆς γυναικός (32, 3–4); λύκος … ἐν λύκοις ἐγεννήθη (101, 1) и др. 80Этой примитивной фигурой Бабрий пользуется сравнительно редко. Гораздо охотнее он употребляет синонимические пары – от полной тавтологии до частичного сходства значений: πέπειρος καί ἀκμαίη (19, 5); ῥίζα καὶ γένος (I, pr. 5); σφάζουσι καί κτείνουσι (21, 7); φυγή τε πάντων καὶ φόβου δρόμος πλήρης (1, 3); δείπνου τε χείρα καὶ βορῆς ἀποσχοῦσαν (106, 19); ὁμώροφον δῶμα καὶ στέγην οἴκει (12, 15) (синекдохическая пара: второе понятие содержится в первом); πνιγόμενος ἐκπνέων τ’ (60, 2) (градация). Частным случаем такой синонимии являются пары, в которых второе понятие повторяет первое путем отрицания его противоположности: ὄμφαξ … οὐ πέπειρος (19, 8); μεῖνον … μὴ σπεύσῃς (1, 5); ζωγρεῖν … μηδὲ ἀποκτείνειν (53, 2); εὔχου, ὅταν τι ποιῇς … ἢ μάτην εὔξῃ (20, 7–8) и др. Это случай, вносящий оттенок антитезы и этим близкий к литоте, которая также нередка у Бабрия: κύων οὐκ ἄπειρος ἀγρεύειν (69, 2); κυνηγὸς οὐχὶ τολμήεις (92, 1) и др. К таким видам плеонастических фигур приближается плеонастический эпитет: πλωτὸς ἰχθύς (I, pr. 10) 81; φάραγξ κοιλώδης (20, 2); ταῦρος ϰεράστης (23, 2); и др.

Другой ряд плеонастических фигур основывается на повторении слов: χίμαιρα – χίμαιρα (3, 6–8); πελαργός – πελαργός (13, 6–7); θεόν – θεόν (48, 5). Особенно ощутимо это повторение на стыке фраз, где Бабрий любит повторять слово вместо того, чтобы поставить относительное местоимение (палиллогия): εὐνοῦχος ἦλθε πρὸς θύτην – ὁ θύτης δ’… (54, 1–2); ἔθηκεν παρ’ ἀνθρώπῳ – ὁ δ’ ἀκρατὴς ἄνθρωπος… (58, 2–3); ἵππου δ’ ἀκούσας – μιμούμενος τὸν ἵππον (73, 2–3); δεδηχὼς στόματι τυρόν – τυροῦ δ’ ἰχανῶσα… (77, 1–2); и др. Иногда повторение слов организуется анафорой (ἡ μὲν ἀκμαίη … ἔτιλλεν ἃς ηὕρισκε λευκανθιζούσας, | ἔτιλλε δ’ ἡ γραῦς εἰ μέλαιναν ηὑρήκει (22, 8–10) или эпанастрофой (οὐ γὰρ ἐλλείψει | τὸν βοῦν ὁ θύσων, κἂν μάγειρος ἐλλείψῃ (21, 9–10)). Один раз повторяется (с небольшой вариацией) целое полустишие в начале и в конце монолога (ἱκέτευεν ἁσπαίρων – 6, 5 и 13). С повторениями такого рода связана и любовь Бабрия к так называемой figura etymologica, при которой повторяются не слова, а корни слов: σύλων ὧν ὁ θεὸς ἐσύλθη (2, 12); χορεύειν ἡνίκ’ εἰς χοροὺς ηὔλουν (9, 10); τὸν ῎Ιτυν ἄωρον ἐκπεσόντα τῆς ὥρης (12, 4); μερίζει καὶ τίθησι τρεῖς μοίρας (67, 4) и др. Вкус к такой словесной игре позволяет Бабрию ввести в свои басни несколько образцов изящного обыгрывания разных оттенков значений одинаковых слов (род антанакласы): о фиванце, побежденном в споре с афинянином (15, 11–12): ὁ δ’ ἄλλος ὡς Βοιωτὸς οὐκ ἔχων ἴσην λόγοις ἅμιλλαν, εἶπεν ἀγρίῃ μούσῃ… (беотийцы, по общему мнению, считались тупицами); о волке, не дождавшемся поживы (16, 6): αὐτὸς δὲ πεινῶν καὶ λύκος χανὼν ὄντως ἀπῆλθε (поговорка; ср.: Diogen ., 6, 20); о милостивом льве, польщенном словами лисы (106, 29): ὁ λέων δὲ τερφθεὶς ὡς λέων τε μειδήσας (ср. также 95, 64: ἄλλους ἀλωπέκιζε в обращении к лисе).