Борис Фонкич - О современных методах исследования греческих и русских документов XVII века. Критические заметки

Но, конечно, самое серьезное обвинение рецензента относится к нашему использованию работ Η. Ф. Каптерева, прежде всего – его статьи о греко-латинских школах в Москве в XVII в., до открытия Славяно-греко-латинской академии. Оказывается, мы слишком мало внимания уделяем трудам этого выдающегося русского историка, и дело здесь, как полагает Л. А. Тимошина, в том, что мы расходимся с ним в понимании термина «школа», а потому, желая дать перевес своей точке зрения, прибегаем к «фигуре умолчания» (Рец. С. 688–689]. Конечно, если действовать по логике Л. А. Тимошиной и делать выводы на основе подсчета упоминаний трудов Η. Ф. Каптерева в нашей книге, то, вероятно, можно приходить к подобным заключениям, но и то только в том случае, если не читать ни самих работ нашего замечательного предшественника, ни рецензируемой книги. Если же заниматься изучением темы о греко-славянских школах в Москве в XVII в., то каждому серьезному читателю станет ясно, что без работ Η. Ф. Каптерева это просто невозможно, что в своей книге мы всегда отталкиваемся от его наблюдений и выводов, но при этом проверяем и дополняем их по всем доступным материалам, особенно – по греческим источникам, которых Η. Ф. Каптерев не использовал в собственных исследованиях истории греческо-русских связей. Не будучи историком этих отношений, коснувшись этой тематики, как говорили византийцы, лишь краешком губ, Л. А. Тимошина, вооруженная своим излюбленным формализмом при рассмотрении, во всяком случае, нашей работы, доходит в своих выводах, как мы видим, до полного абсурда.

Перейдем теперь к критике Л. А. Тимошиной самого содержания нашей книги. Первая глава работы – «Попытки создания и первые опыты организации греко-славянских школ в Москве в 30—60-х гг. XVII в.» – состоит из девяти параграфов. Здесь находится основной объем привлеченного нами для исследования греческого материала. Это обстоятельство, однако, не стало препятствием для Л. А. Тимошиной, сосредоточившей свое внимание на подробном разборе именно данной части книги.

Первый параграф I главы нашей работы посвящен протосингелу Иосифу сподвижнику александрийского патриарха Кирилла Лукариса в начале 1620-х гг.; трижды побывавшему в Москве и, возможно, начавшему здесь в 1632–1633 гг. свою деятельность в качестве переводчика греческих книг и учителя грекославянской школы. Решительно каждый шаг нашего исследования этой части книги подвергается со стороны Л. А. Тимошиной критике и пересмотру.

Поскольку мы начинаем свое изложение с утверждения, что «в начале 1630-х гг. русское правительство принимает решение о создании в Москве греко-славянской школы» (Школы. С. 11) и что вопрос о присылке греческого учителя обсуждался царем Михаилом Федоровичем и патриархом Филаретом с находившимися тогда в Москве архимандритом Амфилохием, наиболее видным нашим «политическим агентом» на Балканах, и турецким послом Фомой Кантакузином, Л. А. Тимошина, в соответствии со своими представлениями о ведении подобных дел, предпринимает пересмотр документов РГАДА с целью выявления прямых указаний Амфилохию и Фоме Кантакузину относительно поисков константинопольским патриархом Кириллом Лукарисом подходящего человека (Рец. С. 576–584). Не найдя таковых, рецензент делает вывод, что никаких официальных переговоров и поручений на указанную тему не существовало. Имелись лишь устные просьбы, переданные Амфилохием и Фомой Кантакузином в Константинополе Гавриилу Власию: «…говаривали они мне, будто они имели ваше царское повеление, что им привести единого учителя для толкования неких библеи христианские веры и святых старых учителей и переводить их с еллинского языку на руской язык…» (Рец. С. 581). Приведенные слова греческого иерарха позволяют Л. А. Тимошиной придти к заключению, что все переговоры касались присылки в Москву не учителя для греко-славянской школы, а «квалифицированного, образованного и добросовестного переводчика» (Рец. 583), «переводчика и комментатора богословских трудов» (Рец. С. 584). Таким образом, основания «говорить о стремлении этого самого правительства создать греко-славянскую школу» (выделено Л. А. Тимошиной. – Б. Ф.) не существует (Там же).

Все четко, логично, доказательно. Если бы не некоторые нюансы. Л. А. Тимошина не придает никакого значения неофициальной части переговоров и устным поручениям от патриарха Кирилла в Москву и от русского правительства в Константинополь. Между тем, они всегда имели место в сношениях царя и патриарха с Лукарисом и особенно – Лукариса в его тайной (по большей части) переписке с Москвой, включая в себя, как можно предполагать, важнейшие темы, различные вопросы, изложение которых было невозможным в официальных документах. Доверенными лицами в такого рода делах для обеих сторон являлись чаще всего как раз архимандрит Амфилохий и посол Фома Кантакузин. Поэтому совсем не случайно то обстоятельство, что и Амфилохий, и Фома Кантакузин, имея устное поручение московских властей относительно греческого учителя, не только передали его константинопольскому патриарху, но и, возможно, по собственной инициативе обратились с таким же предложением к «дидаскалу Великой церкви» Гавриилу Власию, о преподавательской деятельности которого в Константинополе в 20—30-х гг. XVII в. было известно на всем Христианском Востоке (см.: Школы. С. 49–51).