Борис Фонкич - О современных методах исследования греческих и русских документов XVII века. Критические заметки

Главное же не в этом: полагая, что мы должны были «высказать свое отношение к наблюдениям коллеги» в своей монографии (Рец. С. 600), Л. А. Тимошина не понимает, что то, на чем она настаивает, абсолютно невозможно, ибо посвященные Феофану исследования В. Г. Ченцовой выполнены на таком профессиональном уровне, который не позволяет их отнести к разряду научных работ, а дискутировать в серьезной книге с дилетантами – значит дискредитировать само дело. Свое отношение к исследованиям В. Г. Ченцовой о Феофане мы высказали несколько позже, посвятив им и двум другим работам того же автора критическую статью в 14-м выпуске ОФР (С. 509–529). Эта статья, знакомая Л. А. Тимошиной (Рец. С. 601), не будучи, естественно, воспринятой ею по существу, тем не менее вызвала почему-то недовольство нашего рецензента, которая маркировала свою неприязнь к нашей критике В. Г. Ченцовой следующими словами: «…Фонкич по какой-то причине все же уделил статьям В. Г. Ченцовой о митрополите Феофане некоторое внимание…» (Рец. С. 601; курсив наш. – Б. Ф.). Если бы Л. А. Тимошина могла разобраться в работах В. Г. Ченцовой или хотя бы спокойно, объективно отнестись к нашей рецензии ее трудов, думаем, она вряд ли позволила бы себе проявлять свои чувства столь явным образом.

К замечаниям о статьях В. Г. Ченцовой примыкает критический пассаж относительно нашего замалчивания статьи О. Б. Страховой 1999 г. («Antiquity and Muscovite Traditionalists in the Seventeenth Century»], автор которой считает основателя Типографской школы иеромонаха Тимофея греком, монахом монастыря св. Екатерины на Синае (Рец. С. 685–686). Л. А. Тимошина, не берясь «оценивать справедливость предположений О. Б. Страховой, базирующихся в основном на анализе греческих источников», тем не менее считает, что мы должны были подробно рассмотреть вопрос об этнической принадлежности Тимофея. Нам предлагается заняться обсуждением отвергнутого нами еще в 2004 г. в рецензии указанной статьи Страховой ни на чем не основанного мнения исследователя, не владевшего в то время достаточным материалом. Спрашивается: зачем? Зачем возвращаться к ошибочному толкованию источников теперь, когда выявлены многочисленные данные для единственно возможного вывода о русском происхождении Тимофея? Думаем, что столь странные советы рецензента можно объяснить весьма поверхностным ее знакомством с текстом второй главы нашей книги, где со всей возможной подробностью на материале русских и греческих источников восстанавливается биография Тимофея.

Еще один момент из этого раздела критики связан с нашим отношением к статье Б. Н. Флори 1999 г. («Вопрос о создании греческого училища и греческой типографии в Москве в 30—40-х годах XVII в.») (Рец. С. 684–685). Используя эту работу своего коллеги, мы, оказывается, обращаемся к ней лишь для некоторых, «не столь уж существенных замечаний», игнорируя другие важные вопросы: «содержание статьи Б. Н. Флори гораздо разнообразнее, полнее и интереснее», и «намного более значимые для истории создания училищ мысли и наблюдения историка остаются вне поля зрения автора монографии» (Рец. С. 684). По понятным теперь читателю причинам Л. А. Тимошина не представляет себе, что основное содержание статьи Б. Н. Флори, отражающее известные русские источники и русскую научную литературу, может оказаться для нас не настолько важным, чтобы останавливаться на нем специально; в то же время наше внимание привлекли к себе некоторые частные вопросы, которые затрагивались в статье и были для нас как раз важными (греческое происхождение протосингела Иосифа, автографы архимандрита Венедикта, знание русского языка Гавриилом Власием]. Это с точки зрения постороннего по отношению к греческой культуре рецензента взаимодействие греческого и русского языка в России XVII в. – нечто второстепенное, мы же с помощью соответствующих исследований вот уже много лет рассматриваем и нередко решаем важные вопросы русской культуры Позднего Средневековья.

Еще один упрек рецензента касается того, что мы, игнорируя наблюдения Л. В. Волкова и Д. М. Володихина относительно числа учеников Типографской школы, тем не менее используем те же источники и приводим те же цифры (Рец. С. 678–681]. Л. А. Тимошина, несомненно, хочет подчеркнуть сознательное замалчивание с нашей стороны работ своих предшественников. Между тем, в преамбуле второй главы, в примеч. 6, мы дали свою оценку этим двум статьям, одна из которых (Л. В. Волкова] «базируется на изучении лишь некоторой части уже опубликованных материалов, повторяет ошибки предшествующих работ и не является самостоятельным исследованием истории школы Тимофея», другую же (Д. М. Володихина] «обесценивает в значительной мере то обстоятельство, что автор, не ставя, по-видимому, перед собой задачу скрупулезного анализа всех дошедших до нас источников и по возможности полной реконструкции истории училища, базируется в исследовании лишь на некоторой части существующих архивных материалов, опираясь в ряде случаев на публикации и работы других ученых, многие из которых требуют серьезной критической проверки» (Школы. С. 102]. Восстанавливая историю Типографской школы в возможно полном виде, мы анализировали лишь подлинные материалы РГАДА, а в этом случае существовавшие случайные наблюдения историографии не могли принести никакой пользы исследованию. Занимаясь формальным сопоставлением наших наблюдений и указанных работ, Л. А. Тимошина умело вырывает из контекста некоторые данные и не замечает того, что мы получили результат, значительно отличающимся от выводов других исследовании, а это могло произойти лишь в случае нашего самостоятельного изучения документов, а не следования за И. Е. Забелиным, Д. М. Володихиным или, тем более, Л. В. Волковым.