Андрей Соколов - Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника

12 января король отправился в Виндзор, где был в большей безопасности. Оттуда он послал ответ на парламентские требования, суть которого сводилась к тому, что для решения об аресте пяти членов имелись веские основания — изменническая переписка с шотландцами. В то же время он заявлял, что не имел намерения покушаться на права парламента и обещал впредь чтить их также внимательно, как привилегии самой короны. Такой ответ не удовлетворил парламентариев, и палата лордов приняла решение об аресте генерального прокурора сэра Эдварда Херберта. Попытки королевской партии захватить оружие потерпели неудачу: нападение на арсенал в Кингстоне-на-Темзе, которое организовали лорд Дигби и Лунсфорд, провалилось. После этого Лунсфорд был арестован, находился в заключение всего несколько недель, присоединившись к королю в июне. При Эджхилле Лунсфорд попал в плен, был освобожден в 1644 году и вновь присоединился к королю в Оксфорде. Попав вновь в плен к парламентариям после окончания первой гражданской войны, он был отпущен в 1648 году и отправился в американские колонии, где скончался через несколько лет, оставшись в истории той эпохи человеком низкой репутации. Дигби, не дожидаясь ареста, скрылся к Голландии.

Меры, предпринятые парламентом в начале 1642 года, возымели действие: «Люди во всем королевстве теперь были готовы с почтением принимать его диктат, подчиняться его приказам и верить, что их безопасность зависит от его власти, и лишь немногие в палате имели мужество сопротивляться» [7, I, 522 ]. В то же время король за несколько дней «пал с высоты и величия, которого боялись его враги, так низко, что даже его собственные слуги не смели надеяться на него» [7, I, 524 ]. Поддержку парламенту выражали лондонские и ремесленные гильдии и не только. В палате общин огласили, «чудовищную», как писал Хайд, петицию от «многих тысяч лондонских бедняков». В ней говорилось: «Многие из нас не знают, как прокормить и содержать себя и свои семьи, другие почти дошли до этого бедственного положения. Если срочно не будет найдено лекарство для излечения от этих бедствий, которое остановит нас в наших действиях, мы не останемся спокойными, а используем все, что имеем под рукой, чтобы избавится от трудностей нашего положения. Чем гибнуть от голода и нужды, мы не остановимся ни перед какими средствами для облегчения нашего положения» [7, I, 550 ]. Рассчитывая разрядить атмосферу, Карл дал свое согласие на исключение епископов из палаты лордов, однако не был готов идти на уступки в вопросе о руководстве милицией.

7 февраля королевская чета покинула Виндзор и, обогнув Лондон стороной, прибыла в Дувр 16 февраля. Генриетта Мария сопровождала принцессу Марию к ее супругу Вильгельму Оранскому, голландскому штатгальтеру. Перед расставанием они провели в Дувре неделю, и при трогательном прощании Карл обещал не идти на уступки парламенту и сделать все для восстановления собственной власти. Он обещал не делать никаких шагов без одобрения супруги. Королева вывозила из Англии драгоценности короны для продажи, ибо Карл отчаянно нуждался в деньгах. Она сказала королю, что проведет в Голландии год, но если он не восстановит спокойствие в стране, она уедет во Францию. С душевной скорбью расставаясь с королевой, Карл, по крайней мере, испытывал облегчение от того, что она была теперь в безопасности. Генриетта Мария умела добиваться своего: из Голландии она писала супругу, что он не увидит ее, если уступит в вопросе о милиции. Но она еще вернется в Англию, а Мария в 1650 году родит сына Вильгельма, который женится на ее племяннице, тоже Марии, дочери Джеймса Йоркского и Анны Хайд, и станет королем Англии и Шотландии Вильгельмом III после Славной революции 1688–1689 гг. Проводив Генриетту-Марию в Голландию, Карл в Виндзор не вернулся. Он провел несколько дней в Кентербери, где подписал подготовленный Хайдом ответ на парламентский билль о милиции. Затем он соединился с принцем Чарльзом в Кембридже, откуда сообщил парламенту, что отправляется в Йорк, чтобы там готовиться к экспедиции для подавления восстания в Ирландии.

Хайд присоединился к королю в феврале, чему предшествовал нескорый и опасный путь. Во время январского кризиса он находился в Пертоне, покинув парламент самовольно, так как должен был представить спикеру свидетельство от врача. Не сделав этого, он фактически бежал из столицы. В Пертоне Хайд получил через курьера указание из палаты общин немедленно вернуться в Лондон, которое, опасаясь ареста, проигнорировал. Понимая, что будет объявлен в розыск, он предпочел передвигаться объездными путями. Сначала он перебрался в Дичли, откуда намеревался продолжить поездку с Чиллингвортом. Там получил сообщение от Фолкленда, подтверждавшее опасения: в палате общин существовало намерение обвинить Хайда в государственной измене под предлогом, что он якобы способствовал бегству Лорда хранителя печати Литтлтона, доставившего королю Большую государственную печать Англии. Фолкленд узнал об этом еще от одного члена кружка Грейт Тью — Джорджа Морли. Как и планировалось, Хайд покинул Дичли вместе с Чиллингвортом. Останавливаясь на ночлег в домах родственников и друзей, они прибыли в имение Ностел Прайори, принадлежавшее богатому финансисту Джону Уолстенхолму. Хотя хозяин отсутствовал, слуги имели указание обеспечить беглецов всем необходимым. Сюда же прибыла супруга Хайда с детьми. Ощущая себя в относительной безопасности, Хайд не торопился в Йорк, буквально кишевший шпионами парламента, а поддерживать переписку с королем было просто. Там он подготовил ответ на парламентское требование подписать билль о милиции, составленный в умеренных тонах. В нем содержалось обещание править по закону, защищать собственность подданных, не ограничивать законных прав палаты общин, а также назначать командующими крепостями и милицией лиц, рекомендованных парламентом, но с существенной оговоркой: среди рекомендованных не должно быть тех, против кого у короля есть «справедливые и не вызывающие вопросов» возражения. Впоследствии Кларендон утверждал: в написанном им документе не было прямого согласия подписать билль, но «вульгарные умы» в парламенте воодушевились, будто добились своего [7, I, 557 ]. В самом деле Карл билль не подписал, что стало для парламентариев очередным поводом, чтобы обвинить его в лицемерии и нарушении данного слова. По мнению Кларендона, любой «здравый ум» осознавал отличие королевских предложений от того билля, что прислал парламент. Однако он признал: лучше было вовсе не делать парламенту предложений по этому вопросу, ибо они были использованы, чтобы смутить людей и создать у них ложное представление о позиции монарха [7, II, 45 ].