Андрей Соколов - Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника

Из помилования исключили проповедников и писателей, обеспечивавших «идеологическое обоснование» приговора. Был сначала арестован, но в декабре 1660 года выпущен из тюрьмы Джон Милтон, известный горячей поддержкой индепендентов. Тогда прокурор Финч воскликнул: «Этот Милтон был секретарем Кромвеля по латинскому языку и заслуживает, чтобы его повесили» [11, IV, 162 ]. У него были влиятельные друзья и покровители, среди которых знаменитая женщина той эпохи леди Рэнела, ученый и писатель (сестра физика Роберта Бойля). У нее был прямой «выход» на Кларендона, состоявшего с ней в переписке [132, 385 ]. Канцлер наверняка поучаствовал в судьбе Милтона: Рэнела помогала его жене, у которой периодически случались судороги непонятной природы. Доктора были бессильны, а отвар, который Рэнела изготовляла по собственному рецепту, помогал.

Другой известный республиканец, автор «Океании» Джеймс Гаррингтон, сочувствовавший Карлу I во время процесса, был арестован в 1661 году по обвинению в участии в заговоре против правительства Карла II, в отличие от Мильтона он умер в заключении. Жертвами роялистских репрессий стали некоторые республиканцы, не имевшие прямого отношения к вынесению приговора Карлу I. Летом 1661 году Генри Вейна приговорили к квалифицированной казни, которую король заменил отрубанием головы. Его обвинили в подготовке убийства Карла II в 1659 году. От республиканских принципов он не отрекся, что стоило ему жизни. Генерал Джон Ламберт, суд над которым состоялся, как в случае с Вейном, по инициативе Кавалерского парламента, вел себя иначе, покаявшись в ошибках и признав новую власть. Он скончался в заключение в 1684 году. Артур Хезельриг, один из пяти депутатов, которых Карл I хотел арестовать в январе 1642 года, отказался войти в Верховный трибунал, но казнь короля одобрил. Избежав казни благодаря Монку, он умер в Тауэре в 1661 году.

В течение первых месяцев после возвращения Карла II отношения новых властей с Конвенционным парламентом складывались, в целом, с взаимопониманием. Почему не встал вопрос об ограничении полномочий королевской власти на условиях, согласованных с Карлом I во время гражданской войны? На это повлияли два обстоятельства: во-первых, реставрация монархии оказалась безальтернативной, поэтому все козыри были у короны; во-вторых, Бредская декларация была составлена столь искусно, что давала надежды всем политическим группам. Роялисты надеялись вернуть утраченные в период междуцарствия земли. Индепенденты и нонконформисты, не говоря о пресвитерианах, находили в ней намеки на сохранение религиозных свобод, характерных для 1650-х гг. Страхи тех, кто сотрудничал с прежним режимом, были успокоены обещанием прощения. Ни Конвенционный, ни Кавалерский парламенты не пытались добиться прав, завоеванных Долгим парламентом у короны в 1641–1642 гг. Речь не шла о восстановлении органов, использовавшихся Карлом I: Звездной палаты, Совета по делам севера, Высокой комиссии. Однако за королем сохранились право назначения в Тайный совет, высших чиновников и официальных лиц на местах. Акты, принятые в 1661 и 1662 гг., сохраняли за короной полный контроль над милицией. Трехгодичный акт 1664 года в отличие от аналогичного акта 1641 года устанавливал, что перерыв между парламентами не мог быть больше трех лет, но не содержал никакого механизма на случай, если король игнорирует это положение. Акты о запрещении подачи петиций в условиях беспорядков и о цензуре усиливали прерогативы короны. Король обладал правом налагать вето на парламентские акты, откладывать их исполнение в полном объеме или частично, созывать и распускать парламенты, проводить внешнюю политику. В принципе Карл II обладал такой же властью, как его французский кузен Людовик XIV, однако практически не обладал для этого ни способностями, ни финансовыми ресурсами [34, 290 ].

С начала Реставрации финансовый вопрос был одним из острых, ведь раздоры по этому поводу имели при Стюартах долгую историю, явившись едва не главной предпосылкой революции. Почему не удалось достичь приемлемых договоренностей? Как и раньше, существовали опасения, что излишняя щедрость сделает короля независимым от парламента. Однако к недопониманию вела просто неточность в расчетах. Депутаты хотели скорейшего роспуска армии, но на выплату ей долгов выделили на 375 тысяч фунтов меньше, чем требовалось. Карл II получил 550 тысяч для выплаты собственных долгов и долгов отца, сделанных в годы войны и эмиграции. Сто тысяч было предоставлено ему как компенсация за потери доходов от опек, не восстановленных в 1660 году. Согласованную ежегодную субсидию короне в размере миллиона двухсот тысяч сократили на 425 тысяч, что хотели компенсировать выделяемым Карлу II пожизненно правом собирать налог на алкоголь. Министры понимали: это неадекватная компенсация, но мирились с ней, исходя из того, что страна измотана высокими налогами, установленными при протекторате, поэтому лучше занимать, чем идти на их повышение. В результате к концу 1660 года государственный долг уже составлял более девятисот тысяч, примерно на триста тысяч меньше магической цифры в 1 200 000. Карл II полагал, что Кларендон недостаточно отстаивает его интересы в парламенте. В мае 1662 года Кавалерский парламент утвердил для нужд казны душевой налог, но он не покрывал дефицит королевских финансов. В течение 1661–1664 гг. дефицит бюджета сохранялся на том же уровне примерно трети от ежегодной субсидии, хотя дополнительные средства удалось получить экстраординарным путем, как приданое при заключении брака Карла II и за счет продажи Франции завоеванного Кромвелем Дюнкерка. Рост промышленности и торговли вел к улучшению наполняемости казны, однако эта позитивная тенденция была перечеркнута англо-голландской войной 1665–1667 гг. Епископ Бернет свидетельствовал, что враги Кларендона постоянно внушали королю: канцлер не прилагает должных усилий в парламенте, чтобы добиться нужных сумм потому, что сам не хочет этого. В конце концов, Карл поверил в это, «смертельно возненавидел» канцлера и после его падения часто повторял: причина в том, что лорд Кларендон не был честен с ним [1, I, 278 ].