Андрей Соколов - Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника

С интерпретацией Фирта не соглашались другие историки. Так, Р. Мак Гилври утверждал, что в обоих случаях Кларендон признавал божественное вмешательство, но в начале восстания оно осуществлялось медленно, посредством обычного действия причинности, а в момент реставрации вмешательство произошло быстро, и «вторичные причины» оказались полностью и самым драматическим образом подчинены «божественной руке» [70, 221 ]. P. Харрис тоже считал тезис Фирта о противоречивости концепции Кларендона надуманным. Хайд придерживался арминианского учения о свободе выбора: у людей есть свобода действия, но им придется платить за нарушение норм морали, поэтому Реставрация была не столько следствием усилий и действий роялистов, сколько результатом разложения режима протектората, своего рода платой за грехи участников революции. В таком контексте Харрис разъяснял слова Кларендона о Монке, который «был инструментом того, что произошло, не имея ни мудрости, чтобы предвидеть, ни мужества, чтобы совершить, ни понимания, как это устроить» [48, 394–395 ]. Такой взгляд на причины Реставрации объясняет, почему он не акцентировал собственную роль в тех событиях.

Так английский писатель и общественный деятель XVIII века Горас Уолпол назвал первого графа Кларендона. Не все современники канцлера согласились бы с этой характеристикой.

25 мая вскоре после полудня флагман английского флота «Незби», поспешно переименованный в «Ройал Чарльз», вошел в гавань Дувра. Адмиральской баркой монарх был доставлен на берег, где он первым делом возблагодарил бога за возвращение, встав на колени. Это могло казаться искренним, хотя немного театральным жестом, но ощущение искусственности усилил Монк, который стал на колени рядом с Карлом, приобняв, помог ему встать и назвал «отцом». В ответ король «к общему удовольствию всех партий» также обнял и поцеловал его. Как сообщал в своем дневнике известный службой русским царям Патрик Гордон, надпись на латыни на колонне, воздвигнутой в Дувре в честь возвращения Карла II, гласила: «Путник, в дороге помедли — след ведь свой первый / Карл II здесь оставил, когда из изгнанья вернулся» [119, 6 ]. Из Дувра праздничная кавалькада направилась в Лондон. Король с братьями Джеймсом, Генри и герцогом Бекингемом ехали в карете, которую сопровождала верхом многочисленная свита. Кавалеры ехали в Лондон нарочито медленно — даже учитывая тогдашнее состояние дорог, невозможно предположить, что для преодоления семидесяти миль, отделявших Дувр от столицы, требовалось четыре дня. Торжественно въехать в Лондон намеревались 29 мая, в день тридцатилетия Карла II. Настроение везде было праздничным, монарха повсюду встречали толпы людей: знать и джентри верхом, мэры и старшины в церемониальных нарядах, селяне в костюмах времен Робина Гуда танцевали на полях, дети бросали перед процессией цветы и венки.

В Кентербери короля приветствовали многочисленные дворяне и рыцари. Воскресным утром 27 мая он посетил англиканскую службу в кафедральном соборе, следующую ночь провел в Рочестере, чтобы въехать в Лондон в свой день рождения. Утром он проследовал Блэкхит, где собрались из окрестностей в 30 миль порядка 120 000 человек, радостно встречавших его. Отряд кавалеров начитывал уже больше двадцати тысяч, как конных, так и пеших. На протяжении оставшихся миль все размахивали оружием и неистово кричали. При вступлении в столицу короля встретили в торжественном одеянии лорд-мэр и члены городского совета, представители торговых гильдий и компаний. Толпы выстроились на протяжении всего пути. Людей было так много, что королевская процессия следовала через Сити семь часов, с двух пополудни до девяти вечера. Улицы были буквально устланы цветами, стены домов украшены гобеленами и коврами, колокола церквей беспрерывно звонили, а из фонтанов било вино. Звуки труб были слышны из окон и с балконов. Многие участники зрелища вспоминали, что такого шума им больше не приходилось слышать никогда. Вечером в честь возвращения Карла взрывали фейерверки. Размах праздника, повсеместно выражаемая радость извиняли шутливый комментарий молодого короля: «Выясняется, что это ни чья, а только моя вина, что я слишком долго находился за границей, тогда как весь народ так сердечно жаждал видеть меня дома». В торжествующей толпе присутствовал ученый и мемуарист Джон Эвлин: «Я стоял на Стренде и благодарил Бога, ведь это произошло без единой капли крови, благодаря той же армии, которая восстала против монарха. Это было божественным деянием, ибо такой реставрации не было ни в древней, ни в современной истории со времен возвращения евреев из вавилонского пленения» [13, I, 322 ]. В процессии рядом с королем находился его канцлер Хайд, больше других сделавший для того, чтобы возвращение состоялось. Триумф Карла был его триумфом.