Михаил Басханов - История изучения восточных языков в русской императорской армии

Русско-японская война среди прочих недостатков военной организации России и русской армии выявила серьезные проблемы с подготовкой кадров специалистов по дальневосточным языкам. Мнение о том, что армия оказалась в Маньчжурии «глуха и нема», было господствующим в официальных документах военного ведомства и в личных оценках участников войны. Для иллюстрации масштаба проблемы приведем два исторических свидетельства – штабной документ и мнение строевого офицера – участника войны.

Одним из первых документов по этой проблематике, появившихся в недрах Генерального штаба, стала аналитическая записка обер-квартирмейстера Генерального штаба генерал-майора Ф. М. Вебеля, участника русско-японской войны и знатока Дальнего Востока. В записке представлена общая картина положения с переводческими кадрами русской армии в период войны с Японией.

«В минувшую войну, – отмечал генерал-майор Вебель, – в особенно резкой форме сказались невыгоды почти полного отсутствия в нашей армии офицеров или чиновников, знающих китайский и японский языки. Не только войсковым частям, но даже и крупным штабам при сношении с китайским населением приходилось обращаться к помощи из числа туземцев. Эти переводчики в подавляющем большинстве случаев были неграмотны, плохо знали и понимали русский язык, а кроме того, были совершенно неизвестны нанимавшим их штабам или частям войск. Получить же какие-либо гарантии надежности и добросовестности переводчиков, разумеется, не было никакой возможности, и волей-неволей приходилось брать в переводчики первого встреченного китайца, мало-мальски говорящего по-русски. Цена на переводчиков была очень высокая: от 120 до 200 и даже более рублей в месяц. Многие из переводчиков составили себе порядочные средства при помощи, как надо думать, недобросовестных сделок с купцами, являвшимися продавцами войскам разного рода припасов. Но, помимо недостаточной порядочности в денежном отношении, большинство китайцев-переводчиков не могло внушать особого доверия и в смысле верности их интересам русской армии. Нельзя было <���…> поручиться, что переводчики не находились в сношениях с тайными японскими агентами.

Но, во всяком случае, вопрос о переводчиках китайского языка разрешался хоть в том смысле, что они были, хотя бы и плохого качества. Иначе обстояло дело с переводчиками японского языка, каковых почти не было вовсе. Например, штаб 2-й [Маньчжурской] армии при своем формировании не смог найти ни за какие деньги японского переводчика и оставался без такового до конца декабря 1904 г. Таким образом, в этой армии пленных, взятых в боях под Сандепу, допрашивать не было возможности. Лишь в декабре в штаб армии был прислан знавший японский разговорный язык один нижний чин, который до войны находился в бегах в Японии; а ко времени Мукденских боев в штаб армии был назначен офицер из запаса, знавший японские иероглифы и разговорный язык; затем был еще прикомандирован один студент Владивостокского института. В общем, только к концу войны штаб армии имел трех переводчиков японского языка; в войсках же армии таковых переводчиков не было вовсе, что вызвало большие неудобства при опросе пленных» [977].

Участник войны есаул П. З. Черепахин отмечал в свою очередь: «Если даже чуть вникнуть в корень дела, становится до боли очевидным, что в минувшую нашу войну с японцами на полях Маньчжурии наши строевые части, все как одна, были парализованы в своих лучших порывах, в своих лучших качествах и в самых лучших, наиболее благоприятных случаях полным незнакомством с языком противника, с языком местного населения и даже с местными условиями. Отсутствие в распоряжении наших строевых частей боевой линии этих трех с виду незначительных и даже как будто «нестроевых» данных нередко ставило целые отряды в безвыходное положение в незнакомой стране, среди чужого нам населения и перед лицом неизвестного для нас противника, который был у себя дома там, где мы чувствовали себя точно на Марсе» [978].

Генерального штаба подполковник П. И. Изместьев, занимавший в период русско-японской войны должности старшего адъютанта генерал-квартирмейстерской службы Маньчжурских армий и непосредственно соприкасавшийся с вопросами разведки, отмечал недостатки переводческих кадров, подготовленных в Восточном институте. В отдельной работе, посвященной вопросам организации разведки в русско-японскую войну, он, в частности, отмечал: «Мы не имеем под руками данных, которые позволили бы судить о том, сколько именно из этих офицеров (выпускников Восточного института. – М. Б .) изучало тот или другой язык, сколько Восточный институт дал армиям офицеров и какова была их подготовка. Так как лично нам не приходилось видеть или, вернее, иметь дело с такими офицерами.