Михаил Хлебников - Союз и Довлатов (подробно и приблизительно) [litres]

Психологический анализ – одно из основных достоинств письма Ефимова.

О его качестве я уже говорил, поэтому не буду повторяться. О том, каким может быть психологический анализ, читатель мог составить представление по роману Владимира Богомолова «В августе сорок четвертого…», вторая часть которого напечатана на страницах того же номера.

Понятно, что рецензия должна была подогреть атмосферу перед выходом сборника. События не случилось, книга прошла незамеченной. Для Ефимова это было ударом. Нашлись, впрочем, читатели, которые выразили свое мнение:

Прочтите и «Лаборантку» Игоря Ефимова. Это скучно, но здорово.

Кому принадлежит эта странная рекомендация? Она из очередного ленинградского письма Довлатова своей таллинской знакомой Елене Скульской. С каким бы почтением ни относился автор письма к Ефимову – «великолепному писателю», и он не мог не видеть провала книги. В этом отношении 1975 год в писательской жизни Довлатова и Ефимова странно пересекается. Довлатов лишается возможности издать книгу, его литературное существование, а значит, жизнь как таковая под угрозой. Ефимов – книгу издает, которая ничего ему не прибавляет, а где-то и убавляет. Бурный взлет писательской карьеры десять лет тому назад – выход романа в «Юности», последующая книжная публикация, перевод на эстонский язык, принятие в СП – оборачивается прозябанием на вторых ролях. Он окончательно превращается в «среднего ленинградского писателя». Вряд ли амбициозный Ефимов считал это положение пределом своих возможностей. Метафорически точно о положении Ефимова в те годы написала Елена Клепикова:

Бродский эмигрировал в Америку, Битов, Рейн и Найман – в Москву, Ефимов какое-то время удачно изображал остров – в изоляции от чумного литературного материка.

«Лаборантка» должна была стать эффектным рейдом, выходом на оперативный простор. Реальность показала несколько иное. За годы пребывания на острове Ефимов переродился в Робинзона Крузо, о существовании которого мало кто уже помнил. Ефимов, подчеркивающий, в том числе и в мемуарах, свою отдельность, обязан был понимать: красивая поза должна подкрепляться текстами, демонстрирующими правильность выбранной позиции. Увы, не получилось.

Кстати, «над схваткой» он встал не сразу. Еще в конце 60-х Ефимов с азартом принимал участие в разборках ленинградских писателей. В уже цитированной книге М. Золотоносова «Гадюшник» восстановлен один из таких эпизодов. На этот раз боевые действия шли вокруг отчетно-выборного собрания ЛО СП в апреле 1969 года. Шла увлекательная игра под названием «голосование». Ее особая прелесть состояла в том, что голосование было тайным и поэтому можно было разыгрывать множество комбинаций. Общее отношение к кандидатам в члены правления высказывалось в ходе дискуссии. Как всегда дружное сообщество мастеров слова мгновенно раскололось на группы и «партии». Некоторые писатели организовывали группу, состоявшую из одного человека. На собрании от 10 апреля выступил и Ефимов. Он дал отвод Вильяму Козлову:

Емельян Козлов принимал участие в обсуждении работы детской редакции Ленинградского радио. Он среди других членов комиссии, участвовавших в обследовании этой работы, писал рецензию на работу детской редакции Ленинградской радиостудии, в которой не оставил камня на камне от деятельности этой студии… Как дальше разворачивалась эта история, я не имею возможности здесь излагать потому, что мои сведения об этом – только слухи. Я не был на этих собраниях и не могу им апеллировать. Я знаю выступление и поступок Козлова и даю ему отвод.

Странное выступление, включая переименование Козлова, оставляет ощущение непроговоренности контекста, требующей объяснения со стороны мемуаристов и исследователей. В письме Золотоносову в 2010 году сам Ефимов объяснил свой поступок так:

Насколько я помню, он полил идейно-разоблачительной грязью произведения других ленинградских писателей, использованные детской редакцией для радиопостановок: Радия Погодина, Виктора Голявкина, Сергея Вольфа, Игоря Ефимова, Якова Длуголенского, кого-то еще.

«Кто-то еще» будет избыточным для списка, так как главная фамилия, как понимаете, прозвучала. Но кристально ясной ситуация становится после знакомства с мемуарами Ефимова, в той части, где он рассказывает о своей жене:

Марина тоже понемногу подрабатывала пером – ее поприщем была журналистика. Детская редакция Ленинградского радио, в лице Лии Абрамовны Флит, сумела оценить ее таланты…