Михаил Хлебников - Союз и Довлатов (подробно и приблизительно) [litres]

У главного молодежного журнала страны проблемы были несколько иные. Прежде всего, стремительно состарилась «молодежная проза». К началу семидесятых имя того же Гладилина вызывало исключительно ностальгические чувства. Он принадлежал к эпохе, которая ушла в прошлое. Вообще, смена эпох – нормальное явление при наличии тех, кто готов принять эстафету. А с этим возникли вопросы. Молодежной поколенческой прозы семидесятых не получалось. Отдельные интересные авторы – да, возникали. Но из них не складывалось направление. Пришло время одиночек, каждый из которых решал сам и за себя.

В подобной ситуации многое решала случайность. Вестником судьбы в случае Довлатова выступил безымянный сотрудник «Юности», приехавший в Эстонию. Ограниченность пространства и возможного круга общения сделали встречу реальностью. Довлатов получил заказ на повесть о рабочем классе, к которой можно было приложить рассказ на вольную тему. К предложению он отнесся ответственно, хотя и без особого воодушевления. Из декабрьского письма отцу за 1973 год:

Ничего сугубо задушевного не сочиняю, но готовлю очерк для «Невы» в счет аванса и еще раз переделываю опротивевшую мне повесть о раб[очем] классе.

Судя по последовавшим событиям вскоре текст был дописан. Последовали уточнения. Полевой написал Довлатову письмо, которое стало предметом особой гордости писателя. Он упоминает о нем в очередном послании отцу. Полевой подтвердил намерение напечатать повесть и рассказ. Общий объем – три авторских листа. Довлатов решает использовать «окно возможностей» по полной. Параллельно подготовке сборника, текстов для «Юности» он собирает малую юмористическую прозу для издания книги в серии журнала «Пиккер». Судя по тому, что Довлатов ошибочно назвал издание «Риккером», тесных связей с журналом у него не было. Планы остались только в письме, но действительность не обижала автора.

Борис Ройтблат вспоминает о звонке из Москвы в редакцию «Советской Эстонии»:

– Здравствуйте, это Борис Полевой, журнал «Юность», – сказал телефон. – Могу я побеседовать с Довлатовым?

Борис Полевой был тогда знаменитостью. По юности лет – у меня пересохло в горле. Я еще не разговаривал со знаменитыми писателями. Я разговаривал с Довлатовым – но кто мог знать, что он станет знаменитым?!

– Момент! – вдруг охрипшим голосом сказал я.

И побежал в кабинет редактора: звать Довлатова.

Я запомнил, как бежал к телефону Сергей. Он был огромным, в огромных ботинках. Бежал он как-то неуклюже. Он волновался – как ребенок. Я впервые видел его таким. Собственно, это и было единственный раз: такая непривычно суматошная взволнованность Довлатова.

Он вбежал в кабинет. Я – за ним. Он схватил трубку:

– Алло, это Довлатов!

Он о чем-то говорил с Полевым. Не помню, о чем. Разговор был недолгим. Довлатов сиял: в журнале «Юность» приняли его рассказ «Интервью».

Вспомним утомительное хождение в редакцию этой же «Юности» Игоря Ефимова. Постоянное откладывание решения, «доброжелательное» безразличие, дружеские сетования на загруженность. Стиснув зубы, Ефимов «выходил» публикацию. Во втором номере «Юности» за 1974 год напечатали его повесть «Лаборантка». Повесть Довлатова «Интервью» увидела свет в шестом номере. Публикация состоялась в особом пушкинском номере. На 1974 год приходился полуюбилей – 175 лет со дня рождения классика. Обложку номера украшал лежащий с книгой Александр Сергеевич. Содержание – текст Довлатова. Молодой журналист отправляется на задание – взять интервью у молодого передовика Горелова – коммуниста, спортсмена, представителя крепкой рабочей династии.

Журналисту задание неинтересно. Он размышляет над вечными неразрешимыми вопросами искусства. Его «поток сознания» перенасыщен культурными символами настолько, что пробуждает подозрение в дилетантизме:

Красота должна сопротивляться, – формулировал молодой газетчик, – пыльный кусту дороги мне милее голландских тюльпанов, которые бесстыдно выставляют напоказ свои яркие краски. Мне чужда знойная прелесть Южного берега Крыма, мне претят архаические красоты старого Таллина, так же, например, как живопись Куинджи, сияющая фальшивыми драгоценностями, или даже музыка Шопена, столь удобная для любви. Мои кумиры – неуклюжий, громыхающий заржавленными доспехами Бетховен, вечно ускользающий создатель Тристрама Шенди, безжалостный, мертвенно-зеленый Брак…

По поводу заводского брака журналист беседует с Павлом Гореловым. Он пытается на ходу склеить материал из штампов и заготовок, которыми уже как-то научился пользоваться: