Михаил Хлебников - Союз и Довлатов (подробно и приблизительно) [litres]

Заканчивается очерк так:

Так как там поется в песне? «А я еду, а я еду за туман…» Между прочим, туманы на целине крайне редки.

Эффектный финал, закольцовывающий текст. Внешняя прозаичность, как бы снижение юношеского романтизма, за которыми скрывается «реальность мечты», очищенная от инфантильного суперменства. Ради справедливости замечу, что в песне за «туманом» следует хорошо сочетающийся с ним «запах тайги». Из приведенных воспоминаний Юрия Щенникова видна серьезность настроя Довлатова. Он не пишет по памяти, специально встречается с приятелем, уточняет фактические данные. В целом испытывает явный подъем по поводу открывшейся возможности: «Мне дали там место». В отличие от рецензий в «Звезде» очерк дает больше возможности показать автора. Довлатов вкладывается в очерк по полной. Отсюда и необязательные, но красочные вставки о «бородатых туристах» с метафорами «ручной выделки»: «пафос комариного укуса», безусловно, цепляет сознание. Легкий наезд на молодежные журналы, рискованное, но аккуратное использование известной цитаты из Ницше.

Если бы подобный очерк написал подпольный ленинградский прозаик, неожиданно получивший доступ к официальному изданию, то публикация подняла бы некоторую волну. Шел бы разговор о том, что талант и на узком пятачке очерка смог показать себя. За этим следовали бы заключения о том, какие шедевры, должно быть, скрыты на страницах его настоящей прозы. Репутация гения крепнет. Проблема в том, что Довлатова не относили к «подпольным гениям». Очерк прошел незамеченным, хотя Щенников говорит в том же интервью «Радио Свобода»:

Об этом материале я никогда не распространялся, потому что на Сережу уже начались гонения всевозможные, и я никогда не афишировал ни этот материал, ни знакомство с ним, а теперь вот всплыло.

Герой очерка ошибается. «Гонения всевозможные» к тому времени, извините за цинизм, превратились в репутационную валюту. Они давали возможность закрепиться в списке «гонимых талантов». Повышение градуса «гонений» автоматически переводило «жертву» в гении. И тут уже вопрос: насколько правильным будет размен? Выгодны ли подпольному гению официальные публикации? Ленинградская неофициальная литература знала примеры «предательства».

Глеб Горбовский к началу шестидесятых числился среди крепких подпольных гениев. Его стихи можно было найти в самиздатовском «Синтаксисе». Многие стихи Горбовского, «теряя автора», уходили в массы, превращались в народные песни: «Когда качаются фонарики ночные», «У павильона „Пиво-Воды"», «Навеселе, на дивном веселе». Увы, в итоге поэт выбрал путь печатающегося автора. Даже несмотря на то, что в середине пятидесятых посещал ЛИТО при ДК Профтехобразования под руководством хорошо нам знакомого Давида Яковлевича Дара. О «несмотря» у нас разговор пойдет совсем скоро. В 1960-м выходит первый сборник Горбовского «Поиски тепла». Спустя три года его пригрело Ленинградское отделение СП, ряды которого он и пополнил. Для многих ревнителей чистоты поэзии Горбовский «закончился». Слава Гозиас в «Голубой лагуне» Кузьминского сказал так: «Русский поэт Глеб Горбовский незаметно скончался в конце 60-х годов ХХ-го столетия, но член союза советских писателей Глеб Яковлевич Горбовский продолжает славное проживание в Ленинграде на Васильевском острове».

Были и другие более причудливые варианты вхождения или полувхождения в официальную литературу. Также в начале шестидесятых среди ценителей свободного слова получает распространение имя Рида Грачева – прозаика и переводчика. Он родился в 1935 году в семье, имевшей отношение к литературе. Маули Арсеньевна Вите – мать Грачева – работала в заводских многотиражках, была спецкором «Комсомольской правды», дружила с Ольгой Берггольц. Зимой 1942 года мать и бабушка Рида умирают от голода в блокадном Ленинграде. Из дневника Ольги Берггольц:

Умерла Маулишка и Лидия Николаевна. Какая я скотина, что не позвонила ей в январе… О, как больно, как хочется исправить это – придти на ту квартиру, сказать ей: «Маулишка, да что ты? Ну же, вставай, живи». Я дружила с ней с 30-го года, и она была моей верной подругой.

Рид попадает в детский дом, откуда уже после войны его забирает дядя. После окончания филфака ЛГУ Грачев недолгое время работал в журналистике – сначала в Риге, потом в Ленинграде. Еще в студенческие годы Грачев самостоятельно овладевает французским языком, что позволило ему впоследствии переводить Сент-Экзюпери и Камю. Собственная проза Грачева с трудом доходила до читателя. Его писательский дебют состоялся в 1960 году. Рассказ «Песни на рассвете» вошел в коллективный сборник ленинградских молодых авторов «Начало пути». В следующем году альманах «Молодой Ленинград» познакомил читателей с рассказом Грачева «Дом стоял на окраине».