Михаил Хлебников - Союз и Довлатов (подробно и приблизительно) [litres]

Журнал оправдал в какой-то степени ритуальные пожелания Тихонова. Он явно выделялся на фоне своих респектабельных старших коллег. С момента его открытия и до 1975 года редактором отдела прозы в нем проработала Елена Клепикова. Ее воспоминания об особенностях рассадки гостей Игорем Ефимовым я уже приводил. Ее муж – критик Владимир Соловьев, тот самый ведущий авторского вечера Довлатова в декабре 1967 года. Осенью 1977 года их семья уезжает в Америку. Давнее знакомство в Ленинграде, а затем бытовое соседство с Довлатовыми в США послужили основой для нескольких книг воспоминаний о писателе. В них помимо чисто мемуарных разделов есть весьма живые разборки четы Соловьева – Клепиковой с врагами семьи, которых накопилось немало. Проблема в том, что эти элементы трудно разделить. С другой стороны, подобная субъективность придает не только живость повествованию, сквозь него прорывается тот самый шум времени, который так ценил сам Довлатов.

Клепикова подтверждает уже неоднократно озвученный факт непопадания Довлатова в тогдашний – конца шестидесятых – неофициальный список «ленинградских гениев». Учитывая, что подобные звания раздавались легко и без особых оснований, как правило, за столом, между второй и третьей, можно смело утверждать, что Довлатов занимал в этом смысле уникальное положение:

Никто его не принимал всерьез – как оригинального писателя или даже вообще как писателя. Помню у Битова, у Бродского, у Марамзина, у Ефимова, у Гордина, да у многих такой пренебрежительный на мой вопрос отмах: «A-а, Довлатов» – его воспринимали как легковеса. Наперекор его телесному громадью. Что любопытно: почти все эти, важные для Довлатова, питерские «состоявшиеся» молодые писатели, игнорируя его, вовсе его не читали, вспоминая сейчас только самые ранние его рассказы. А он писательствовал на родине без малого пятнадцать лет. Точно сказано: «Сережа был для них никто» – в смысле известности и пренебрежения им его коллег.

Учитывая как особенное, то есть хорошее отношение Клепиковой к «легковесу» Довлатову, так и должность, которую она занимала, можно предположить, что удача улыбнется ему именно в «Авроре». Увы, этого не случилось. Довлатов приносит в новый «либеральный» журнал рассказы, пытается наладить контакты, завязать неформальные отношения. Клепикова рисует жесткую сцену приема Довлатова в редакции журнала:

Он стоял в пальто, тщетно апеллируя к аудитории, – никто его не слушал. Был старателен и суетлив. Очень хотел понравиться как перспективный автор. Но главная редактрисса смотрела хмуро. И ни один, из толстой папки, его рассказ не был даже пробно, в запас, на замену рассмотрен начальством для первых «авроровских» залпов.

Тут требуется небольшое отступление. Не претендуя на сенсационность, напомню читателю о первом номере «Авроры» с напутственным словом Тихонова. В номере есть хорошо известные или не полностью еще забытые сегодня имена: Гранин, Шефнер, Володин, разбавленные неизбежной подборкой из «поэтической ленинианы». Переворачиваем страницы и переходим к разделу «Публицистика». Вот начало большого расследования Михаила Сагателяна «Преступление в Далласе: „Кто?", „Как?", „Почему?"». А вот знаменитый питерский краевед Лев Успенский представляет главы из своей новой книги «Записки старого петербуржца». Хорошо, но мы помним слова Тихонова о «не оскудевающем разговоре о дне сегодняшнем». Где актуальные материалы? Есть и они: очерк «Комментарий к песне». Автор – Сергей Довлатов. Текст начинается деловито:

Одиннадцать лет назад триста девяносто девять интеллектуалов из МГУ построили за два месяца пятнадцать жилых домов и несколько животноводческих ферм, войдя под именем «колумбов целины» в историю студенческой республики.

Прошлым летом двести семьдесят тысяч рядовых ее граждан, скромных поселенцев ее новой планеты, принимали участие в сооружении семнадцати тысяч строительных объектов.

Как ни странно, далее серьезность автора и интонации только возрастают:

Целина начинается с песни и кончается песней, но между самым первым и самым последним аккордом гитары происходит нечто такое, что не укладывается в привычный песенный размер, не рифмуется с задорными туристическими словечками, не ложится на музыку дворовых серенад.

Весной под устрашающим лозунгом «Кто не пылает, тот коптит» на восток устремляются эшелоны с гражданами «студенческой республики». Довлатов не ослабляет нажим и наносит неожиданный удар по коллективному читателю и авторам «Юности»: