Коллектив авторов Биографии и мемуары - Русский быт в воспоминаниях современников. XVIII век

Избранием места для города на Кубани Головатый сделал большую, невознаградимую ошибку: место это окружено болотами; в весеннее время свирепствуют там лихорадки и производят в народе сильную смертность. Заметил это и атаман, но уже поздно, когда существование города было утверждено, начаты и окончены некоторые капитальные постройки. Вот каким образом образовался Екатеринодар. Со стороны правительства не было прислано опытных и сведущих людей для осмотра удобности места для поселения. С того времени доныне Екатеринодар все так же место самое нездоровое и особенно весною много умирает людей. Самое лучшее место для основания города было бы остров Тамань – в отношении здоровья людей; но в отношении военном, охранения границ от набегов закубанцев, Екатеринодар представляет преимущество…

Сей переход открыл мне глаза, каким образом наживаются в России эскадронные командиры, и с сего времени мои затеи ехать в Польшу исчезли. Я легко, зная себя, видел, что я не только не соберу денег, но и занятых у г-на Буткевича не выплачу. Здесь я ясно видел себя в довольно жалком положении: нажива от эскадрона не могла иначе произойти, как грабя казну, следственно, обнищивая солдата, защиту отечества, моему начальству, моему призрению вверенного; нажива от поселян сопряжена была с ограблением их собственности, то и другое должно было с уничтожением своего доброго имени производить! Боже, какого духа долженствовало быть, чтоб пуститься на таковую гнусность!

При всем этом содержать себя надобно было, – я в полку находился сверх комплекта, – и содержась с некоторою роскошью, как ради того, что я попался в такое общество, где совершенно жить умели, так и потому, что проведали достаток отца моего, на поддержание которого и его чина я ничего не имел; следственно, подлежало прибегнуть к новым займам, дабы предстать между людей соответственно моему званию, и потому я, возвратившись в эскадрон, перевел оный в помянутые квартиры, в которых пробыл до совершенного устроения всех выгод для солдата. Лог было селение, не хуже мною оставленного, и сим кончился 1792 год. Нельзя не сказать того, что во время сего перехода я бы мог нажить изрядные деньги; крестьяне, по селениям которых я с эскадроном проходил, были крайне именем солдатским настращены, который в них страх чины земского суда старались поддерживать своей ради пользы. Исправник Горбунов выехал мне на встречу для препровождения эскадрона, предлагал мне разные дороги кривые к достижению Лога; мужики лишь сведали о сем посещении, то и стеклись на мой путь с деньгами для откупления себя от оного; я отрекся от их подарков, говоря, что долг мой есть прямейшим трактом следовать. Уверял их, что они не имеют причины опасаться солдат, которые суть не разбойники, но их сограждане и защитники, водимые начальниками, которые честию своею обязаны не допущать своих подчиненных ни до каких шалостей. Все сие было не по сердцу г-на Горбунова, который после в Саратове говорил, что я способен просвещать народ и весьма похож на такого человека, который готов революцию затеять, одним словом, по его мнению, я принадлежал к обществу Якобинцев. По маршруту г-на Горбунова я бы кружился около своих квартир месяц или и более тогда; когда я в шесть дней кончил сей путь. Он хотел играть роль Моисея, но в моем эскадроне не нашел Израильтян, и я расположен был узреть землю Логовскую прежде сорока лет. С сего времени сей г-н Горбунов меня не полюбил, но я не о его доброхотстве помышлял, а о своей должности. Денег бы и с ним разделившись на мою часть из сего похода досталось тысячи две рублей, но я лучше согласился веселиться, занимая оные, нежели грабить моих соотчичей…

В сию мою в Тамбов поездку, мне удалось быть очевидцем следующего трогательного происшествия: человек с полтораста пленных Поляков, в числе которых находилось три офицера, приведены были из своей отчизны в сей город, которыми долженствовали пополниться убылые места в Тамбовском гарнизонном баталионе. Сии несчастные уже раз присягали на верность Монархии Российской, но Тамбовский комендант полковник Булдаков вздумал их еще раз заставить целовать крест и евангелие греческой веры, будучи они католики. Один из пленных офицеров осмелился предложить, что они уже раз присягали, так чтоб им истолковали, в чем будет состоять вторичная их присяга. За такое любопытство невежда комендант сему порядочно-воспитанному поляку велел к спине приложить около тысячи полновесных палочных ударов. Таким образом поступаемо было с польскими патриотами в России! – Всякую боль к себе надлежит применить, почему и не можно не соболезновать о участи сих несчастных, которые, защищая свои права, свое отечество, переменчивым счастием войны достались в наши руки, а с ними поступают, как с тварью! – Да и кто же? – Россияне! которые, будучи сами герои, долженствовали бы почесть неустрашимость в своих неприятелях…