Коллектив авторов Биографии и мемуары - Русский быт в воспоминаниях современников. XVIII век

Вскоре по приезде моем, в лагере [93]гоняли сквозь строй рядового, при чем и я был по должности. Едва я услышал вопль и увидел кровь, голова моя закружилась, в глазах потемнело: я упал в обморок, и очутился под арестом…

В мое время в лагерном быту офицеры ни в чем не нуждались. У полковников были тогда хозяйственные суммы от различных денежных статей и употреблялись без отчетно. У нашего батальонного начальника, Петра Степановича Бибикова, был каждый день открытый стол для всех офицеров. Кофе, чай, закуска, ужин не сходили со столов. Сверх того, неимущим офицерам покупали шарфы, а иногда снаряжали полный мундир. Все молодые полковники в московских батальонах были молодцы в полном смысле слова. В числе их находился и князь Сергей Николаевич Долгорукий. Он первый привез в лагерь под Осиновые рощи послание К женщинам Карамзина. На подхват летало оно тогда из рук в руки. С поэзией стихотворною сливалась у нас и поэзия военная. Нередко по вечерам после веселых пирушек, полковники наши приказывали ротам, а иногда и батальонам, заряжать ружья (разумеется, холодными зарядами) и вступать в бой. О стрельбе нашей доходили вести до Екатерины, и она говорила: «Пусть себе веселятся, им скоро будет дело». Познакомясь 1808 года с княгиней Дашковой, я при первом свидании предложил ей вопрос: «Как обозревала Екатерина французскую революцию, когда она вспыхнула?» Княгиня отвечала: «Привыкнув к учрежденному ходу общества, Екатерина полагала, что революция будет порывом мгновенным». Но этот порыв, который дальновидный Жан-Жак Руссо предсказывал до 1789 года, превратясь в грозную бурю, опрокинул во Франции всю Францию и вринул в области сопредельные. Войска республиканские гремели на берегах Рейна; Бонапарт, по словам Суворова, «смело шагая», обходил исполинские вершины гор Альпийских, чрез которые с таким усилием переходил Аннибал, орлиным полетом с гор Апеннинских изумлял и разил Австрийскую армию. Жаром юности кипело и сердце ветерана славы и побед, сердце Суворова. Непрестанно писал он Екатерине: «Матушка. Вели идти против французов!» Он хотел обновить жизнь свою борьбою с юным вождем республиканцев, и императрица готовила ополчение на суше и на море, но только готовила не торопясь и, как было сказано, выжидая времени.

Нашим батальонам дан был приказ сперва расположиться в Тверских уездах, а потом идти в Литовские губернии. Это был первый мой поход или, лучше сказать, моя первая военная прогулка. Везде раздавались песни солдат; офицеры гарцовали на конях и бились об заклад, кто кого обгонит. Веселый миг настоящего отдалял от нас будущее. На привалах и ночлегах мы пировали под открытым небом, играли в карты, шутили, смеялись. Хотя я вполне втянулся в вихрь жизни военной, однакоже иногда, как будто бы украдкою от самого себя, читал, кропал стихи, прозу, но вовсе не помышлял о названии писателя; чернильный мой скарб бросал в огонь…

Сей поход (в Крым. – Сост. ) был для меня совсем новое зрелище; каждый шаг мною делаемый вперед, доставлял мне новые предметы к удивлению. Дороги, так сказать, были усеяны конными и пехотными полками, множеством артиллерии и повозками, наполненными воинскими и съестными припасами. Неутомимость Российского солдата являлась во всем ее блеске, который с началом дня уже на ногах, и изготовив все к походу, является во всей опрятности в строй; окончив оный, ежели не в карауле или табуне, то тотчас обращается к реке, где моет свое белье, которое не успеет высохнуть, как слышит голос его зовущий в строй на учение. Ничего нет приятнее, как пришедши в лагерь, видеть посреди степи в одно мгновение ока раздающиеся парусные палаты, потом занимающихся солдат; один промышляет траву для сварения своей пищи, другой воду носит, иной траву косит. Далее видишь, в одном месте сидя рассуждают о сделанном в тот день переходе, рассказывают прошедшие против турок походы, под начальством великого Румянцева производимые; иной весельчак вспомнит свои любовные проказы, случившиеся на зимовом пребывании. Все сие меня чрезмерно занимало и усугубляло лишь мою охоту к воинской службе. В сем же походе заметить я мог, что солдату Российскому нет ничего невозможного: по среди степи пространной и оком неизмеримой, варят свою пищу сырой травой, которая столько же вкусна, как-будто на лучших угодьях приготовлена; хлеб пекут к великому моему удивлению в вырытых ямах и оный я ел, который вкусен и хорош; одним словом, мне кажется, что сии люди рождены победить свет, только бы умели их водить. Мое утешение было слишком велико видеть себя помещенну в числе сих неустрашимых воинов и более ни о чем не помышлял, как заслужить от начальников своих наименование хорошего офицера.