Владимир Петрухин - Русь в IX–X веках. От призвания варягов до выбора веры

Впрочем, мотив рокового змеиного укуса известен и южнославянскому фольклору: вила — женское демоническое существо — превращается в змею и жалит пастуха и т. п. Конь же, предрекающий смерть хозяину, — традиционный мотив античной и византийской литературы, от коней Ахилла до примет эпохи Исаака и Алексея Ангелов (ср.: Каждан 1973. С. 108). Так и конь князя Глеба ломает себе ногу, когда князь отправляется навстречу своей мученической смерти.

Торговая конъюнктура тоже не благоприятствовала Игорю: цена раба в 944 г. была вдвое ниже цен 911 г.

Заслуживает внимания предположение С. А. Иванова о том, что этот мотив казни Игоря мог возникнуть в результате переосмысления информации о смерти князя «в Деревех», хотя сам процесс переосмысления представить довольно сложно, тем более что собственно древляне (ср.: вервианы/дервианы у Константина Багрянородного) не упомянуты византийским историком — они названы германцами. Ср. о вероятном сближении форм Γερμανοί/Δερβιανοι — у Льва Диакона при общей тенденции этого и других авторов к архаизации этнонимии: Диттен 1988. Лев именует русских тавроскифами, германцы же у него могут означать франков, что в свою очередь напоминает нам об архаизированных летописных волохах и т. п.

Древняя традиция tertiatio — получения трети доходов с подвластной земли, восходящая к эпохе переселения народов (ср. в главе IV).

Ср. характерное для восточнославянской традиции отношение к умершему как лишенному доли, убогому, «нищему» (ср.: Седакова 2004. С. 43–44; Ловмянский 2003. С. 182).

Ср. также в поздней белорусской традиции связь культа предков — «дедов» — с собаками Ставрой и Гаврой, на могилах которых легендарный языческий князь Бой велел устраивать поминальные пиршества (Шейн 1890. С. 629–630).

Этимологические изыскания показывают, что слово «череп» в славянских (а также германских, балтийских и др. индоевропейских языках) восходит к обозначению глиняного сосуда: ср. «черепок» и т. п. См. о связи горшка с погребальными обрядами: СД, т. 1. С. 528.

См. подробнее: Петрухин 2011. С. 73–89.

В украинской быличке после сожжения упыря поднимается «нечистый ветер» (Яворский 1915. С. 363). В знаменитом описании похорон Патрокла (Илиада. XXIII), имеющем множество параллелей в германской, балтийской, славянских и других индоевропейских традициях (см. Топоров 1990), Ахилл обращается с мольбой к ветрам Борею и Зефиру, чтобы они воспламенили костер.

С. А. Токарев, рецензировавший тогда нашу работу, отмечал, что котлы — характерная принадлежность североевропейского быта — не свойственны славянской традиционной культуре. Само слово «котел» в славянских языках имеет германское происхождение. Очевидно, скандинавское (норвежское?) происхождение имеет специфическая погребальная традиция, свойственная культуре приладожских курганов в X–XI вв.: там котел устанавливался на ритуальный очаг и моделировал центр загробного жилища. Котел с Т-образным граффито, напоминающим молот Тора, был обнаружен на городище Супруты, содержащем богатые комплексы как скандинавских, так и хазарских древностей: см. Меч и златник. С. 43.

Строителями был уничтожен курган высотой свыше 7 м возле Пинска (называвшийся в местной традиции «могилой Миндовга» или «Войшелка» — именами литовских князей XIII в.); удалось выяснить, что курган содержал трупосожжение в деревянной конструкции (камере?) и был близок по конструкции Черной могиле (Кухаренко 1968). Более поздними можно считать курганы, исследованные Е. Н. Мельник на Волыни (Мельник 1901. С. 479576). Два больших кургана, один высотой 4 м у Белева, другой высотой 2,7 м у Пересопницы, содержали трупоположения в «склепах», которые отличались от камерных гробниц Приднепровья, так как были сооружены «на горизонте»; умершие покоились в гробах головой на запад, что, возможно, связано с влиянием христианства, распространившимся в конце X — начале XI вв. (см. также в главе XI).

Впрочем, число скандинавских находок на территории Волыни и Галиции растет в процессе раскопок — см. краткий обзор: Androschuk 2009.

Супружеские узы были зафиксированы В.Б. Ковалевской в аланской катакомбе могильника Мокрая Балка под Кисловодском: там ремешок с прикрепленными амулетами связывал руки погребенных (Ковалевская 1995. С. 136).