Александр Чубарьян - Канун трагедии [Сталин и международный кризис - сентябрь 1939 - июнь 1941 года]

Ibid. P. 153.

Ibid.

ДВП. Т. XXII. Кн. 2. С. 168.

Там же. С. 619.

Там же. С. 191.

Там же. С. 178.

Там же. С. 143-144.

Там же. С. 181.

Там же. С. 202-203.

Public Records Office. FO. 371/23678. P. 233-234.

The Diary of Georgi Dimitrov. P. 120.

См., например: IlmjarvM. Op. cit. P. 425 — 428.

4. A.O. Чубарьян

Новые партнеры или союзники? Сентябрь 1939 - весна 1940 года

В

заимоотношения с Германией после августовского пакта заняли главное место в советской внешней политике. Они развивались по двум основным направлениям. Во-первых, в тот период шло активное становление новых ориентиров в от­ношениях с Германией в экономической, политической, воен­ной и даже идеологической сферах. Во-вторых, советское ру­ководство реализовывало положения секретного протокола, обеспечивающие советское присутствие в Восточной Европе, прежде всего в Польше и Прибалтике. Постепенно в Москве готовились к аналогичным действиям в отношении Финляндии. По всем этим вопросам, естественно, происходили оживлен­ные советско-германские контакты. Советский Союз нуждал­ся в немецкой поддержке своих действий в этом регионе.

Ситуация, возникшая в результате договора от 23 августа, требовала от Москвы выработки определенной политической линии в подходе к отношениям с Германией. При этом необхо­димо было учитывать многие факторы. В течение ряда лет Москва осуждала германский фашизм, на это были ориентиро­ваны все идеологические ведомства и средства информации. Поскольку германский режим и после подписания пакта оста­вался неизменным, советское руководство должно было как-то объяснить свой новый курс. Конечно, можно было ограничить­ся чисто прагматическими действиями, решая конкретные внешнеполитические задачи. Но Кремль был заинтересован в долгосрочной перспективе.

В российских архивах нет большого массива документов, которые позволили бы проанализировать процесс выработки позиций в отношении Германии в сентябре — октябре 1939 г. В целом в Кремле были удовлетворены ходом событий после подписания августовского договора с Германией. Советские войска фактически без единого выстрела вернули себе часть территории Польши, населенные украинцами и белорусами; Прибалтийским странам были предъявлены требования, и пер­вые же отклики из Таллинна показали, что запланированное за­ключение договора с Эстонией было близко к завершению.

Во второй половине сентября, особенно после вступления Красной Армии на территорию Польши, естественно, встал во­прос о демаркации новой советско-германской границы. Фор­мально именно этот вопрос был поводом для очередной встре­чи. Но он не мог быть причиной для обязательного визита в Москву деятеля столь высокого ранга, как Риббентроп. Вопрос о демаркации оказался второстепенным, а на первый план вы­двинулись иные политические проблемы.

И все же конкретные переговоры по поводу точной грани­цы между Германией и Советским Союзом, проходившие меж­ду 18 и 22 сентября, послужили формальным поводом для теле­граммы Риббентропа Шуленбургу 23 сентября. В ней, касаясь проблемы границ Рейха на Востоке, Риббентроп впервые упо­минает о том, что "хорошо бы пригласить Молотова в Берлин", но если это невозможно, то он готов сам приехать в Москву, и далее указывает возможные конкретные даты — 27 или 28 сен­тября 1.

Таким образом, история как бы повторялась спустя один месяц. В августе вопрос о визите Риббентропа в Москву решал­ся буквально в течение двух —трех дней и теперь был решен 24 — 25 сентября, поскольку Молотов ответил, что не сможет в ближайшее время поехать в Берлин.

Судя по германским документам, между 23 и 27 сентября в Берлине оживленно обсуждались новая граница и текст совме­стного германо-советского коммюнике. Берлин постоянно свя­зывался с Шуленбургом, который почти ежедневно контакти­ровал с Молотовым и Сталиным. И именно для окончательного согласования и подписания документов Риббентроп прибыл в Москву вечером 28 сентября.

Разумеется, участники предстоящих переговоров понима­ли, что речь будет идти прежде всего о ситуации, возникшей после завершения польской кампании. В связи с демаркацией новой советско-германской границы накануне переговоров встал вопрос и более серьезного политического свойства. Он касался судьбы Литвы. В договоре от 23 августа этот вопрос был лишь обозначен и фактически оставлен до последующего решения.

20 сентября Молотов в беседе с Шуленбургом предложил обсудить судьбу Польского государства 2. Через несколько дней в ходе очередной встречи с германским послом он предлагает рассмотреть вопрос об «изменении границы сферы интересов с целью "обмена" Восточной Польши на Литву» 3. В Москве, ви­димо, усматривали такую возможность во время августовских переговоров и в ходе контактов в сентябре.