Натан Эйдельман - Твой восемнадцатый век; Прекрасен наш союз…

Пред грозным временем, пред грозными судьбами: он многое предчувствовал, угадывал, как всё будет, восемнадцатилетний студент, хотя не мог знать, что в эту минуту хорошо слышит и видит грядущее — ещё не начавшиеся 1820-е и 1830-е годы.

Прощаются все со всеми.

Пушкин рисует Мартынову на память собаку с птичкой в зубах (что-то понятное им обоим).

Кюхля — Матюшкину:

Дружба — её здесь не просто ценят, но, можно сказать, боготворят, ставят на первое место из первых, много выше карьеры, удачи, даже любви…

Как естественно для Пушкина начать важнейшие строки обращением «Мой друг»:

А несколько лет спустя, в посвящении своей главной поэмы, объяснит, что писал,

Безоблачной дружбы, правда, не существует — порою является и разочарование, звучат горькие упрёки:

Но это — фальшивые, неверные друзья, которым посылается двойной упрёк за измену лучшему из чувств,— ведь —

Ведь тем, кого в цепях увезут за семь тысяч вёрст, будет написано:

Наконец, дорогой памяти поэта женщине отдано одно из самых печальных воспоминаний:

Пушкин заменяет сначала «заточение» на «изгнание», но после решительно восстанавливает зачёркнутое. Так он сам при случайной встрече бросился на шею Кюхельбекеру, которого везли в крепость. Едва ли не единственный у Пушкина случай, когда воспоминание любви сравнивается с высшим проявлением дружбы…

Так был сохранён на всю жизнь главный из лицейских уроков: дружба, дружество. То, о чём столь много толковали и писали в Царском Селе в летние дни 1817 года…

Меж тем в канцелярии изготовлены аттестаты, а в комнатках пишутся последние лицейские письма родным.

«В течение шестилетнего курса обучался в сём заведении и оказал успехи: в законе божьем и священной истории, в логике и нравственной философии, в праве естественном, частном и публичном, в российском гражданском и уголовном праве хорошие; в латинской словесности, в государственной экономии и финансах весьма хорошие; в российской и французской словесности, также в фехтовании превосходные. Сверх того, занимался историей, географией, статистикой, математикой и немецким языком».

Это свидетельство выпускника Пушкина, по успехам — 26-го из 29.

Большая золотая медаль — Владимиру Вольховскому, вторая золотая — Александру Горчакову.

Говорили, будто Горчакову не дали первой медали, чтобы не подчёркивать предпочтения знатности. Честолюбивому князю важно окончить Лицей первым, но ещё более он радуется своему второму месту, так как Вольховскому «золото» нужнее: он небогат, без связей. Для такого честолюбия, как у Горчакова, очень часто лучшее место — второе, иногда даже последнее (но на пути к самому первому!).

Вольховского по его желанию зачисляют прапорщиком в гвардию. Горчакова — чиновником IX класса (титулярным советником) в коллегию иностранных дел; его гражданский чин соответствует военному рангу Вольховского. Для восемнадцатилетних, никогда не служивших молодых людей,— недурное начало карьеры: низший класс в «табели о рангах» XIV; они же начинают на пять ступеней выше, точнее говоря, 17 человек получают IX класс: в первую очередь серебряные медалисты, а также (был такой термин): «имеющие право на серебряную медаль» — Маслов, Кюхельбекер, Ломоносов, Есаков, Корсаков, Корф, Саврасов. Ученики же послабее получают X класс («коллежского секретаря») или первый офицерский чин прапорщика, но не в гвардию, а в армию. Пушкин среди них,— так многие годы будет подписывать,— в официальных бумагах «10-го класса Пушкин»; только в конце жизни, получив низший придворный чин камер-юнкера, поэт продвинется на ранг выше также и по служебной лестнице. Погибнет — «9-го класса камер-юнкером Пушкиным».