Ужели трезвого найдём
За скатертью студента?
На всякий случай изберём
Скорее президента.
В награду пьяным — он нальёт
И пунш и грог душистый,
А вам, спартанцы, поднесёт
Воды в стакане чистой!
Апостол неги и прохлад,
Мой добрый Галич, Vale!
Ты Эпикуров младший брат,
Душа твоя в бокале.
Главу венками убери,
Будь нашим президентом,
И станут самые цари
Завидовать студентам.
[Однажды Дельвиг, не выучив, как обычно, урока, спрятался под кафедрой, а там уснул.]
Дай руку, Дельвиг! Что ты спишь?
Проснись, ленивец, сонный!
Ты не под кафедрой сидишь,
Латынью усыплённый.
Взгляни: здесь круг твоих друзей;
Бутыль вином налита,
За здравье нашей музы пей,
Парнасский волокита.
[Илличевский.]
Остряк любезный, по рукам!
Полней бокал досуга!
И вылью сотню эпиграмм
На недруга и друга.
[Скорее всего князь Горчаков, хотя «сиятельным повесой» был и граф Броглио.]
А ты, красавец молодой,
Сиятельный повеса!
Ты будешь Вакха жрец лихой,
На прочее — завеса!
Хотя студент, хотя и пьян,
Но скромность почитаю;
Придвинь же пенистый стакан,
На брань благословляю.
[Конечно же Пущин!]
Товарищ милый, друг прямой,
Тряхнём рукою руку,
Оставим в чаше круговой
Педантам сродну скуку:
Не в первый раз мы вместе пьём,
Нередко и бранимся,
Но чашу дружества нальём —
И тотчас помиримся.
[Миша Яковлев — Паяс, вспомним его неудачу с баснями!]
А ты, который с детских лет
Одним весельем дышишь,
Забавный, право, ты поэт,
Хоть плохо басни пишешь;
С тобой тасуюсь без чинов,
Люблю тебя душою,
Наполни кружку до краёв ,—
Рассудок, бог с тобою!
[Иван Малиновский — Казак; поэтому вспомянут и Платов, знаменитый Донской атаман.]
А ты, повеса из повес,
На шалости рожденный,
Удалый хват, головорез,
Приятель задушевный,
Бутылки, рюмки разобьём
За здравие Платова,
В казачью шапку пунш нальём —
И пить давайте снова!..
[Разумеется, первый гитарист — Николай Корсаков.]
Приближься, милый наш певец,
Любимый Аполлоном!
Воспой властителя сердец
Гитары тихим звоном.
Как сладостно в стеснённу грудь
Томленье звуков льётся!..
Но мне ли страстью воздохнуть?
Нет! пьяный лишь смеётся!
[Опять Яковлев — учившийся на скрипке (отсюда и насмешка: Роде — известный скрипач).]
Не лучше ль, Роде записной,
В честь Вакховой станицы
Теперь скрыпеть тебе струной
Расстроенной скрыпицы?
Запойте хором, господа,
Нет нужды, что нескладно;
Охрипли? — это не беда:
Для пьяных всё ведь ладно!
Но что?.. я вижу всё вдвоём;
Двоится штоф с араком;
Вся комната пошла кругом;
Покрылись очи мраком…
Где вы, товарищи? где я?
Скажите, Вакха ради…
Вы дремлете, мои друзья,
Склонившись на тетради…
Писатель за свои грехи,
Ты с виду всех трезвее;
Вильгельм, прочти свои стихи,
Чтоб мне заснуть скорее.
Пущин вспоминал, как впервые читалось это стихотворение:
«После вечернего чая мы пошли гурьбой с гувернёром Чириковым к больному Пушкину.
Началось чтение:
Друзья, досужный час настал,
Всё тихо, всё в покое и пр.
Внимание общее, тишина глубокая по временам только прерывается восклицаниями. Кюхельбекер просил не мешать, он был весь тут, в полном упоении. Доходит дело до последней строфы. Мы слышим:
Писатель за свои грехи,
Ты с виду всех трезвее;
Вильгельм, прочти свои стихи,
Чтоб мне заснуть скорее.
При этом возгласе публика забывает поэта, стихи его, бросается на бедного метромана, который, растаявши под влиянием поэзии Пушкина, приходит в совершенное одурение от неожиданной эпиграммы и нашего дикого натиска. Добрая душа был этот Кюхель! Опомнившись, просит он Пушкина ещё раз прочесть, потому что и тогда уже плохо слышал одним ухом, испорченным золотухой».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу