Нэнси Митфорд - Влюбленный Вольтер [Voltaire in Love]

В декабре 1725 года Вольтер находился в опере с Ад- риенной Лекуврер, одной из знаменитейших актрис в истории французского драматического театра. Кавалер де Роан Шабо явился к ней в ложу с очевидным намерением завязать с ним ссору. Роан Шабо, ничтожный бретер и кутила, был десятью годами старше Вольтера. Он кичился своей родовитостью и имел множество друзей при дворе. Поскольку мадемуазель Лекуврер была, а вероятно и оставалась, любовницей Вольтера, между мужчинами могло возникнуть соперничество. То ли Вольтер держался высокомерно, то ли Роан Шабо, подобно многим из его круга, просто не выносил этого выскочку. В течение вечера кавалер несколько раз с презрением повторил: “Месье де Вольтер, месье Аруэ или как вас там называть”. В конце концов Вольтер вспылил и едко заметил, что он свою фамилию начинает, а кавалер свою кончает. Это задело Роана Шабо за живое. Его бабушка была единственной дочерью герцога де Роана, представителя древнего рода, восходящего к королям Бретани. Она вышла замуж за Шабо, и ее потомки не были настоящими де Роанами. Кавалер взбесился и, подняв трость, сказал, что на такое оскорбление следует отвечать палками. Вольтер схватился за шпагу. Мадемуазель Лекуврер своевременно упала в обморок, и кавалер покинул ложу.

Через два или три дня Вольтер обедал у своего обожаемого герцога де Сюлли, когда ему передали записку с просьбой выйти на улицу, потому что с ним желают переговорить. Он вышел. У парадного стоял наемный экипаж, и Вольтер, полагая, что тот, кто за ним послал, сидит внутри, поставил ногу на ступеньку. В этот момент несколько негодяев набросились на него сзади и принялись колошматить палками. Кавалер де Роан Шабо, наблюдая за избиением из своего экипажа, распоряжался: “Только не бейте по голове, а то не вышло бы греха”, зеваки же приговаривали: “Вот добрый господин!”. Роан Шабо впоследствии хвастался друзьям: “Я сам командовал экзекуцией”.

Отбившись от нападавших, Вольтер бросился назад в дом и рассказал о происшествии хозяину и гостям. Он был встречен с холодным недоумением. Никто не поддержал его, не посочувствовал и даже не признал, что с ним поступили низко. Герцог повел себя возмутительно. Многие годы Вольтер почитал его как отца, но тот и не подумал вступиться за своего гостя. Полиция, которую Вольтер закидывал жалобами, тоже бездействовала, как и его друзья при дворе. Мадам де При приняла сторону Вольтера, но положение герцога Бурбона пошатнулось, и он боялся оттолкнуть и без того немногочисленных сторонников.

Как стадо коров, одна из которых лягнула маленькую злобную шавку, французская аристократия сбилась в кучу, понуро и неподвижно созерцая потасовку. Почти все друзья Вольтера были бы рады помочь ему отстоять свою честь, но никто не взял на себя труда шевельнуться первым. К несчатью, Ришелье, который не имел ничего общего со жвачным животным и, конечно, не отступился бы от друга, был тогда французским послом в Вене. Об отвратительной истории его известила преданная Вольтеру мадам де При.

От бесконечных унижений у Вольтера начали сдавать нервы. Он метался по Парижу, наведывался в трущобы, встречался там с подозрительными людьми, то и дело менял квартиры и наконец поселился у фехтовальщика. Полиция, до сих пор столь инертная, вдруг забеспокоилась: он явно брал уроки фехтования, чтобы драться с Роаном Шабо. Кавалера и его семью тут же уведомили, и те без труда добились “предупредительного” ареста Вольтера. Это была его вторая Бастилия. Опять комендант заботился о своем заключенном, потчевал за собственным столом, разрешал принимать столько визитеров, сколько его душе угодно, пока они не повалили такими толпами, что пришлось сдерживать поток. Граф Морепа, министр внутренних дел, с которым Вольтер всегда не ладил, имел любезность просить коменданта быть пообходительней с узником, принимая во внимание его оригинальный характер. Заключение Вольтера длилось не более двух недель. Он ходатайствовал о позволении уехать в Англию, в чем ему не было отказано.

В мае 1726 года Вольтер уже плыл вверх по Темзе. Был один из тех дивных дней раннего лета, которые делают остров сказочным. Вид Лондона, открывавшийся Вольтеру с корабля, хорошо нам знаком по картинам Каналетто: приземистые дома из розового кирпича, над которыми высится огромный белый купол собора Святого Павла и маячат белые шпили бесчисленных церквей. Темза была запружена лодками. Реяли флаги в честь короля и королевы (1 Эта королева существовала лишь в воображении Вольтера. На троне все еще сидел Георг I. (Примем, автора.), которые спускались по реке в золоченой барке. Вольтер пишет, что по лицам лодочников легко читалось, что они не рабы и, более того, живут в достатке. Они высоко держали головы, зная, что с них не упадет ни один волосок. Когда Вольтер сошел на берег, ему показалось, что улицы заполнены высокородными господами и дамами, которые на поверку оказались просто