Нэнси Митфорд - Король-Солнце [The Sun King]

Король умирал долго и мучительно, но и будучи при смерти, сохранял мужество и самообладание. 11 ав­густа у него появились боли в ноге. Фагон поставил ди­агноз — ишиас. Боли с каждым днем усиливались. Людо­вик не мог ходить, и его носили в кресле. В остальном он чувствовал себя нормально. Так продолжалось до 24 августа, когда Марешаль заметил на ноге короля чер­ные пятна и понял, что это гангрена. Людовика застави­ли держать ногу в ванне с бургундским вином. Из Пари­жа прибыли четыре медика. После продолжительной консультации с Фагоном они заказали ослиное молоко. Затем вмешался Марешаль, сказав, что гангрена — про­блема хирургов, а не терапевтов, и пригласил на кон­силиум с полдюжины своих коллег. Они решили, что ампутация уже нс поможет, и поручили Марсшалю сде­лать на ноге несколько разрезов. Король, понимавший, что умирает, спросил Марешаля, насколько тот уверен в необходимости действий и стоит ли ему принимать такие муки, если это все равно уже не поможет. В конце концов Марешаль решил избавить короля от лишних страданий. Глаза хирурга наполнились слезами, и Лю­довик, заметив это, спросил, сколько дней ему еще ос­талось жить. «Сир, можно надеяться до среды». (Все про­исходило в понедельник.) Король дожил до следующего воскресенья.

К сожалению, мадам де Ментснон не облегчила последние дни жизни короля. Ближайшим законным родственником дофина во Франции был герцог Орле­анский, и по своему положению он должен был авто­матически стать регентом ребенка. Ментенон его все­гда недолюбливала, и теперь распространившиеся о герцоге сплетни вызвали в ней бурю протеста. В песнях и памфлетах его обвиняли в кровосмесительной связи с герцогиней Бсррийской, и чем настойчивее были эти слухи, чем более вызывающе он себя вел. Госпожа Мен­тенон опасалась его плохого влияния на будущего коро­ля и содрогалась при одной только мысли, что этот че­ловек будет править Францией. Когда Людовик XIV ус­тал бороться с болезнью и всем стало ясно, что дни короля сочтены, Ментеиои вместе с дю Мэном заста­вила его сделать к завещанию дополнение, назначив дю Мэна ответственным за образование нового короля. Этот ставило герцога Орлеанского практически в положение бесправного правителя. Людовик понимал, что, подпи­сав бумагу, поступил неправильно; но он сделал это для того, чтобы ему в конце концов дали спокойно уме­реть. По свидетельству Сен-Симона, два человека из ближайшего окружения короля слышали, как он ска­зал: «Я купил себе покой. Они не давали мне покоя, пока я не поставил подпись. Пусть будет, что будет. По крайней мере, меня больше не будут мучить!» Но еше больше его тревожило отчуждение архиепископа Париж­ского, произошедшее также по вине его жены. Если Людовик умрет, не примирившись с прелатом, пойдут всякие кривотолки, и король выразил пожелание видеть его. Но отец Телье и госпожа Ментенон всеми силами постарались не допустить их встречи. Последнее причас­тие королю давал молодой кардинал Роган, сын прин­цессы Субиз и, по всеобщему убеждению, Людовика XIV.

Агония короля продолжалась несколько дней. Он хо­тел со всеми проститься и умереть с миром. Людовик слышал, как в приемной громко рыдали его дочери. В Версале было принято выражать свое горе вслух. Жсщи- на, потерявшая на войне сына или мужа, должна была появиться на публике и голосить, что есть сил. Мадам, принцесса Конти, госпожа Герцогиня и герцогиня Ор­леанская были допущены в спальню к королю все вме­сте. Но умирающего утомляли стенания дочерей, к ко­торым он уже давно не испытывал никаких нежных чувств. Людовик сократил по времени сцену прощания, насколько позволяли приличия, и напоследок посове­товал дочерям примириться, после чего отпустил их. Несколько дольше и ласковее король разговаривал с Мадам, сказав, что любил ее больше, чем она думала.

Потом он послал за своим правнуком, прелестным малышом пяти лет, с большими круглыми черными гла­зами. Он пришел со своей гувернанткой мадам де Ван- тадур. Она посадила мальчика на кровать, и старик и ребенок грустно смотрели друг на друга. Эти двое пра­вили Францией на протяжении ста тридцати одного года. «Милый, — сказал Людовик XIV, — ты станешь вели­ким королем. Не перенимай мою любовь к строитель­ству и войнам. Напротив, старайся жить в мире со свои­ми соседями. Помни о своем долге и обязанностях перед Господом. Смотри, чтобы твои подданные почитали Его. Прислушивайся и следуй добрым советам. Пытайся сде­лать своих людей лучше, на что я, к сожалению, ока­зался неспособен. Не забудь того, чем обязан мадам де Вантадур. Мадам, я хочу поцеловать его». Целуя мальчи­ка, король добавил: «Мое дитя, благословляю тебя всем сердцем». С этого момента он говорил о маленьком маль­чике как о настоящем короле, а о себе — как о короле бывшем. «В дни, когда я был королем».