Между тем, за исключением французских краеведов, исследователи редко обращались к истории оккупации Франции в 1814 г. Одним, видимо, авторитетность фамилий предшественников не позволяет взяться за детальную картину оккупации, другим же просто был не интересен региональный подход; они предпочитали более масштабные полотна, для которых достаточно более или менее проверенных (точнее, не оспариваемых в историографии) сведений, позволяющих, абстрагируясь от частностей, рассуждать о стратегических замыслах и тактических действиях противников в кампании 1814 года [4] Французы предпочитают писать именно о «кампании 1814 года», российские авторы — о «заграничных походах» русской армии. При этом «в отечественной военно-исторической литературе приоритет долгое время отдавался изучению событий 1812 года как „стержневому“ сюжету российской национальной истории, <���…> а о Заграничных походах забывали». См.: Безотосный В.М. Роль русской армии в 1813–1814 гг. // Освободительные походы русской армии 1813–1814 гг. в истории России и Европы М., 2014. С. 26. Да и сегодня в России о Заграничных походах 1813–1815 годов написано больше военными историками и специалистами по отечественной истории, чем по истории зарубежной, а по кампании 1813 года — больше, чем по кампании 1814 года. В зарубежной историографии, естественно, существуют свои национальные нарративы с их традициями, своя историческая память с ее предпочтениями: немцы больше интересуются 1813 г., французы — 1814 г., англичане — 1815 г. О некоторых тенденциях в развитии историографии заграничных походов см.: Таньшина Н.П. Заграничные походы русской армии в западной историографии: двести лет в плену мифологий и идеологий // Освободительные походы русской армии 1813–1814 гг. в истории России и Европы. М., 2014; Тотфалушин В.П. Заграничные походы русской армии в советской историографии // Там же.
.
Итак, помимо чисто военной стороны кампании 1814 года нас будет интересовать ее антропологическое измерение [5] Гладышев А.В. Антропологический поворот в военной истории // Диалог со временем. 2017. Т. 59. С. 136–150.
. Когда мы ведем разговор о взаимоотношениях местного населения с интервентами и оккупантами, то необходимо иметь в виду, что эти взаимоотношения зависели не только от национальности оккупантов или степени брутальности/толерантности их поведения. На эти взаимоотношения оказывало влияние множество факторов. Разновеликих и разнохарактерных. Чисто субъективных, ситуативных, случайных и относительно объективных, связанных с социально-экономическим развитием региона. Все связано: неурожай, особенности менталитета, наличие/отсутствие авторитетного лидера. «Региональная» специфика подразумевает, что речь идет не столько о департаментах, сколько об исторических областях, таких как Шампань, Форез или Гатине. Революция вместо провинций создала департаменты, но провинциальная идентичность сохранялась поверх новых административных границ: новые поколения с «департаментской самоидентификацией» еще не выросли. Не случайно французские историки часто предпочитают «провинциальный», а не «департаментский» принцип в определении географических рамок своих исследований [6] См., например: Clause G . 1814: La Champagne entre les armées et les pouvoirs // La fin de l’Europe napoléonienne. 1814. La vacance du pouvoir. Р., 1990. Р. 245.
. Да и союзники относились к французам в 1814 г. по-разному: в массовом сознании играли свою роль память о поведении французов в 1806 г. в Берлине или в 1812 г. в России, представления о французской цивилизованности и т. п.
Одними из важнейших детерминант в восприятии оккупанта и интервента будут этнические архетипы, стереотипы и образы. В данном случае нас будут интересовать в первую очередь образы русских, механизмы формирования и функционирования которых помогут лучше представить эволюцию и истоки русофобских настроений на Западе.
Французы писали о России много, на тему «Россия и русские глазами французов» есть несколько объемистых исследований со своими достоинствами и недостатками. Но, несмотря на все усилия мемуаристов и историков, как недавно констатировал Ален Безансон, знание современного французского обывателя о России часто сводится к двум базовым стереотипам: в России были казаки, а сама она была «тюрьмой народов» [7] Besançon A. Sainte Russie. Р., 2012. Р. 7.
.
Действительно, казаки оставили глубокий след в исторической памяти французов: интерес к ним выделяется даже на фоне интереса ко всему русскому и российскому вообще. Ш. Краусс, изучавшая образ России во французской литературе XIX в., отдельный параграф — «Пики и свечки казаков» — посвятила казакам, отмечая при этом, что они стали «фундаментальным персонажем» во французских текстах XIX в.: со временем коллективная память сделала казаков «самым живописным элементом» в истории оккупации Франции. Речь идет о перезаписи, позволяющей преодолеть «унизительный опыт», об усилии по его «измельчению», которое выражается риторическим вопросом «Кто, впрочем, не видел своего казака?» [8] Krauss Ch. La Russie et les Russes dans la fiction française du XIX e siècle (1812–1917): d’une image de l’autre à un univers imaginaire. Amsterdam; New York, 2007. Р. 226.
Казачьи бивуаки на Елисейских полях стали своеобразным символом времени, или, как выразился Ж. Брейяр, «постоянно повторяющейся ссылкой, настоящим топосом политической жизни французов», при том что часто «казаки и вообще русские представлялись реинкарнацией гуннов — варваров, пришедших из Азии, чтобы опустошить Запад» [9] Breuillard J. Les Russes envahisseurs et occupants en France (1814–1818). Fantasmes et réalités // Slavica Occitania: Les Russes et l'Orient. 1999. N 8. Р. 67–68. Русские авторы иначе оценивали восприятие казаков местным населением: Как писал А.И. Михайловский-Данилевский о казаках, они «первые слышали благословения, которыми народы осыпали великое имя Александра». Михайловский-Данилевский А.И. Описание похода в 1814 году во Францию. В 2 т. СПб., 1836. T. 1. С. 230.
. Над подобным восприятием казаков иронизировал еще их атаман М.И. Платов, который, уезжая из Труа, бросил членам муниципалитета: «Господа, варвары севера, покидая город, имеют честь вас приветствовать» [10] Pingaud L. Les français en Russie et les russes en France: Panden régime, l'emmigration, les invasions. Р., 1886. Р. 393.
.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу