Андрей Гладышев - 1814 год - «Варвары Севера» имеют честь приветствовать французов

К образу казаков добавили, конечно, негативных интонаций и письма французских военнопленных из России. В частной переписке (в отличие от мемуаров) нападавшие на обозы, курьеров, фуражиров, отставших французов казаки упоминались гораздо чаще, чем другие части российской армии [66] Речь идет именно о письмах, а не о более поздних воспоминаниях. См.: Rey М.-Р. La Russie et les russes dans les écrits des prisonniers de la Grande Armée, une approche comparée // Annales historiques de la Révolution française. 2012. N 3; Промыслов Н.В. Представления о России в письмах участников похода Великой армии 1812 года // Уральский исторический вестник. 2012. № 1 (34). С. 44–53. На казаков жаловались и нижние чины, и французские генералы. . После 1812 г. уже не пущенные кем-то слухи, а рассказы очевидцев, вырвавшихся из рук смерти, вернувшихся из заснеженных просторов России, живописали почти инфернальную картину. Рассказы тех, кто вернулся из России, «только подкрепили образ русского азиатского варварства» [67] Рей М.-П. Царь в Париже… С. 8. .

По воспоминаниям участников кампании 1812 г., казаки были олицетворением варварства, якобы даже русские помещики боялись казаков больше, чем французов [68] По крайней мере, так будет утверждать в своих мемуарах Р. Вьейо. Vieillot R. Souvenirs d’un prisonnier en Russie pendent les années 1812–1813 — 1814. Luneray, 1996. Р. 102. . Французские мемуаристы постоянно называли казаков потомками скифов, отмечали их дикость, жадность и жестокость. Сержант Бургонь так описывает внешний облик казака: «Этот человек был безобразен: плечи как у Геркулеса, косые глаза, глубоко сидящие под нависшим лбом. Его волосы и борода, рыжие и густые как конская грива, придавали его физиономии дикий вид» [69] Bourgogne A.J.B. Mémoires du sergent Bourgogne. 1812–1813. Р., 1910. Р. 149. . Доктор Р. Фор опубликовал в 1821 г. свои воспоминания, в которых упоминает один эпизод, как в октябре 1812 г. казаки, конвоировавшие французских пленных, кололи последних пиками, проверяя, не притворяются ли они мертвыми. Объясняет он такое поведение особенностями климата, влиявшего на физиологию казаков [70] Faure R. Souvenirs de Nord. Ou la Guerre, la Russie, et les Russes ou l’esclavage. Р., 1821. Р. 69–70, 105. Цит. по: Hantraye J . Les Cosaques aux Champs-Elysées… Р. 219. . Другой мемуарист подытоживает: «Картина России и ее обитателей — самая печальная из всех, что можно увидеть». Ж. Антре называет такие мемуары «эхом» тех переживаний, что испытывали их авторы в 1812 г., и предполагает, что аналогичные рассказы как раз и слышали французские обыватели от вернувшихся из России военных [71] Hantraye J. Les Cosaques aux Champs-Elysées… Р. 219. Изучением отражений кампании 1812 г. во французской литературе XIX в. занималась Ш. Краусс, которая пришла к выводу, что Россия в большинстве случаев рисуется «на стороне зла»: в ее описании преобладают негативные детали (например, в образе казака). См.: Krauss Ch. Op. cit. P. 79. .

Даже благосклонная к России мадам де Сталь нагоняла страху на читателей. Вот каким увидела она в 1812 г. нерегулярные казачьи части на одной из станций в России: «Казаки, не дожидаясь приказа и не получив мундиров, шли на войну в серых одеяниях с широкими капюшонами, с длинными пиками в руках. Я совсем иначе представляла себе казаков. Живут они, как я и думала, за Днепром, ведут независимый образ жизни на манер дикарей, однако во время войны беспрекословно исполняют приказы командиров. Обычно самыми грозными кажутся воины, облаченные в яркие мундиры. Тусклые тона казацкого платья внушают страх совсем иного рода: кажется, будто в бой идут призраки» [72] Сталь Ж. de. Десять лет в изгнании, М., 2003. С. 205. .

В кампании 1813 года также был свой, используя выражение В.Г. Сироткина, «фронт военно-дипломатической пропаганды», дополняющий другие фронты наполеоновских войн [73] См.: Сироткин В.Г. Официозная военно-политическая публицистика Франции и России в 1804–1815 гг. // Бессмертная эпопея. К 175-летию Отечественной войны 1812 г. М., 1987. С. 222–243. .

С одной стороны, «русские развернули искусную пропаганду, нацеленную на немецкое общественное мнение» [74] Рей М.-П. Царь в Париже… С. 32. . Прокламации уверяли немцев, что русские армии лишь протягивают им «руку помощи». В Пруссии русские позиционировали себя однозначно как освободители, в Саксонии призывали к восстанию против Наполеона: «…тот, кто не за свободу, тот против нее! Выбирайте — или мой братский поцелуй, или острие моей шпаги», — писал П.Х. Витгенштейн в своей прокламации [75] Там же. С. 34. . М.-П. Рей в своем стремлении подчеркнуть важность изучения взаимных представлений народов в ходе военного конфликта увлекается, искусственно сужая мотивацию немцев: «Русская пропаганда в немецких землях не замедлила принести свои плоды: враждебность по отношению к французам становилась все более открытой» [76] Там же. . Не будем преувеличивать силу пропаганды: годы войн с французами, оккупация французами германских земель, приближение русских войск и их победы — вот лучшая мотивация для немцев. Другое дело, что в ходе кампании 1813 года опробовались и обкатывались некоторые приемы и идеи, которые будут использованы в кампании 1814 года, когда население французских городов будет поставлено перед тем же выбором: поцелуй или шпага!