Андрей Бесков - Восточнославянское язычество - религиоведческий анализ

Но это — дело будущего, далёкого или близкого — покажет время. Следует определиться с тем, что можно сделать нового в этой области уже сейчас. Сразу нужно отметить необходимость применения религиоведческого подхода к изучению восточнославянского язычества. Выше уже говорилось о том, учёные каких специальностей изучают эту тематику. Все они решают главным образом те задачи, и теми методами, которые ставит перед ними и предоставляет в их распоряжение профильная для них наука. При этом к выводам специалистов других наук они часто относятся либо с недоверием, либо просто о них не знают в силу разобщённости этих дисциплин. Именно религиоведению следует взять на себя задачи интеграции достижений учёных различных специальностей, с тем, чтобы уже сейчас, в максимально возможном приближении изобразить картину восточнославянского язычества, выработать тот минимум достаточно чётких и достоверных знаний о нём, который можно было бы предоставлять ученикам школ и студентам вузов [118].

Однако не стоит думать, что удел религиоведения это просто механический синтез всех тех достижений, которые уже наработаны усилиями специалистов других отраслей науки. Оно может выискивать и заполнять некоторые новые ниши. Вспомним то, что говорилось выше о первичных и вторичных мифах. Подобная демаркация представляется нам очень важной методологической предпосылкой, поскольку изучение вторичных мифов возможно только там, где они сохранились в той или иной форме (например, в виде эпоса или устных преданий) до наших дней. К сожалению, данное условие соблюдается далеко не везде и не всегда. Изучать вторичные мифы применительно к славянской почве невозможно в силу того, что отсутствует требуемый материал. Значит, на долю религиоведа, интересующегося изучением восточнославянской мифологии, остаются лишь первичные мифы, и то лишь в том случае, если их возможно выявить. И здесь как раз очень большой вес приобретают разработки структуралистов. Ранее уже звучала критика в их адрес. Критика эта справедлива, но она не может свести на нет все плоды их работы. И если вместо чётких и выверенных аргументов, требуемых современной наукой порой в их построения вклиниваются, по выражению Л. С. Клейна, «тонкая и неразборчивая вязь косвенных выводов, длинные цепочки с перескакиванием через слабые звенья», то это не столько вина, сколько беда тех учёных, что берутся за столь сложное дело как реконструкция древнейших религиозно-мифологических представлений. Современные критерии научности требуют от этих исследователей воссоздать чёткую, стройную, упорядоченную древнюю картину мира, где все явления поддаются систематизации и классификации, выводятся одно из другого, подчиняясь нашей, современной логике. Но для того чтобы это можно было сделать, нужно, во-первых, понять логику людей, создавших эти мифы и живших среди них, а, во-вторых, каким-то образом перевести эту логику на современный научный язык, сделав её доступной для понимания ныне живущих. То есть, в идеале, исследователь должен уметь пользоваться, и не только уметь, но и действительно пользоваться и той, и другой логикой. Другими словами, он должен мыслить одновременно и как современный, и как первобытный (древний, дикий, примитивный) человек. Возможно ли это? Разумеется, нет. Мышление одного человека может разительным образом меняться, например, в результате травмы головного мозга, или в ходе научного эксперимента, связанного с временным угнетением функций одного из полушарий мозга. Но и в этом случае он мыслит различным образом не одновременно, не синхронно, а диахронно. Значит, мы имеем дело с неразрешимой проблемой — даже если исследователь каким-то образом проникнет в суть мифологического мышления, то есть начнёт мыслить соответствующим образом, то он не сможет должным образом объяснить нам, людям, мыслящим иначе, чем он, своё видение мира. Для этого ему придётся вернуться к своему обычному образу мышления и способу выражения результатов этого мышления, вновь потеряв то сокровенное знание, проникнуть вглубь которого он так стремился. Невозможно объяснить словами то, что можно только ощутитъ, почувствовать — потому, например, так сложна проблема психологии юмора. Как можно объяснить человеку «без чувства юмора» тот эффект, который производит на тебя твой любимый анекдот (не смысл анекдота, а именно свою реакцию на него, её причины, основания), и объяснить его таким образом, чтобы он не просто понял механизм того действия, которое он оказывает на тебя, но и сам в итоге отреагировал подобным же образом?