Андрей Бесков - Восточнославянское язычество - религиоведческий анализ

Разумеется, всё сказанное о методе К. Леви-Строса носит очень схематичный и сжатый характер, но всё же этого достаточно, чтобы увидеть одну из главных посылок, из которых он исходит — человеческое мышление радикально не менялось со времён первобытности. Мифы — это аналог современной науки, это «наука конкретного». И можно подобрать ключ к их дешифровке, объяснив их скрытый смысл.

Здесь нет ни малейшей необходимости вступать в какую бы то ни было полемику с К. Леви-Стросом по поводу его интерпретации мифов (хотя и стоит подчеркнуть существенные различия в интерпретации их сущности и условий возникновения по сравнению с автором этой работы [103]). Нужно отметить только, что он изучал и анализировал преимущественно живые, сохранившиеся до наших дней мифы, либо мифы достаточно полно зафиксированные в этнографической литературе, исторических источниках). На славянской почве подобная практика сразу же сталкивается с неодолимым затруднением — отсутствием более или менее полных и аутентичных мифологических текстов.

И всё же структурализм нашёл применение в области изучения восточнославянского язычества. Наиболее ярко и значимо он отразился в совместных трудах двух известных отечественных учёных — В.Н. Топорова и В.В. Иванова. При всех различиях в качестве и количестве материала, в задачах, стоявших перед К. Леви-Стросом и нашими отечественными исследователями, есть важная черта, которая объединяет их мифологические штудии. Речь идёт о повышенном внимании к структуре мифа.

Чтобы более ярко осветить этот момент, приведём простое, краткое и чёткое высказывание относительно структуры и структурного анализа, тем более ценное, что оно сформулировано «изнутри», то есть самими структуралистами. Канадские исследователи П. Маранда и Э. Кёнгас-Маранда писали: «Структура может быть определена как внутреннее отношение, посредством которого организованы составляющие элементы целого. Структурный анализ состоит, таким образом, в обнаружении значимых элементов и их порядка» [104]. Это определение можно оспорить, дополнить, но здесь это не принципиально. Главное здесь то, что структуралисты большое внимание придают поиску структурных элементов того явления, которое изучают. Для К. Леви-Строса не составляло большого труда обнаружить эти значимые элементы (мифемы) среди тех мифов (главным образом индейских), которые он изучал. Это были вторичные, сложные мифы, имеющие форму развёрнутого рассказа и известные в различных своих вариантах, которые дожили до наших дней. Следовательно, он сосредотачивался на изучении именно того порядка, которые образовывали данные элементы в рамках мифа и на выявлении некоего смысла, который, по его предположению, был закодирован с помощью этих, определённым образом упорядоченных, элементов. Целью его анализа было показать те функции, которые выполняют мифы в «примитивном» обществе, и способы их бытования — зарождения, развития и гибели.

Совсем иная задача стояла перед исследователями древнеславянской мифологии. В первую очередь следовало отыскать сами эти структурные элементы, которые так легко и непринуждённо препарировал К. Леви-Строс. Письменные исторические источники для этого возможностей не давали. Пришлось искать другие способы их поиска. Здесь и появился простор для деятельности лингвистов. В ход пошли весьма изощрённые методы, позволяющие с учётом индоевропейских языковых соответствий вскрыть первоначальные смыслы славянских и праславянских религиозных и мифологических терминов. Их анализ, вкупе с прочтением множества других источников — исторических, археологических, этнографических, фольклорных (понимаемых ими в широком семиотическом смысле как текст) позволил В.Н. Топорову и В.В. Иванову реконструировать один из исходных индоевропейских мифологических текстов, названный ими «основным мифом». Суть его сводится к противоборству бога-громовержца с неким хтоническим противником, Змеем, выливающемуся в поединок за обладание скотом (а может быть людьми или водой) и оканчивающемуся поражением противника бога грозы [105]. (Поскольку этот сюжет широко известен специалистам, нет нужды пересказывать его более подробно). Далее делается вывод, что этот «основной миф» вошёл и в состав собственно славянской мифологии, где в качестве бога-громовержца выступал Перун, а в роли его противника — Волос (Велес).

Итак, мы видим принципиальную разницу между тем, что делает К. Леви-Строс, и тем, что делают В.В. Иванов и В.Н. Топоров. Если первый занимается преимущественно анализом, разбором, расчленением мифов с целью выяснить их тот или иной социально значимый смысл, то отечественные исследователи занимаются синтезом, реконструируют, но по сути сами создают не дошедшие до нас славянские мифы. В методологических посылках, на которых базируются основополагающие работы В.Н. Топорова и В.В. Иванова в области славянской духовной культуры, важнейшее значение имеют такие понятия как инвариант и трансформация [106]. Важность их заключается в том, что «с помощью этих понятий (инварианта, сохраняющегося при трансформациях), во-первых, удаётся восстановить с наибольшей, ранее недоступной полнотой синхронную схему, лежащую в основе всех текстов определённого типа, во-вторых, восстановленная таким образом схема содержит в себе правила развёртывания текста, которые можно интерпретировать и в синхроническом и в диахроническом плане, и, в третьих, набор трансформаций и их последовательность позволяет сделать важные наблюдения над отдельными этапами эволюции соответствующих текстов и лежащих в их основе других знаковых систем» [107]. Естественно, что с течением времени любой мифологический текст изменяется, трансформируется, эволюционирует. При этом эволюция понимается авторами как результат несовершенной передачи информации. Но мифологический текст обладает некоторыми встроенными механизмами обеспечивающими его помехоустойчивость, что и даёт в итоге возможность учёным через века и тысячелетия, прошедшие с момента его зарождения, вскрыть первоначальное содержание мифа. «Само наличие определённой структуры, где каждый элемент (или функция) предполагает наличие другого, за ним следующего в цепочке, обеспечивает определённую устойчивость. Она, в частности, основана на необходимости сохранения исходного смысла и на обязанности следования некоторой норме синтагматического построения, включающей требование синтагматической осмысленности. Другое средство обеспечения единства всего мифа состоит в том, что основные персонажи его классифицируются по одним и тем же параметрам. Внутри же этих единых параметров они описываются или сходно или прямо противоположно с заменой одного признака на полярно противопоставленный ему». [108]