Андрей Бесков - Восточнославянское язычество - религиоведческий анализ

Сразу отметим, что К. Леви-Строс обычно избегает в своих работах давать определение мифа, хотя часто оперирует этим словом, как и понятием «мифологическое мышление». Всё же в главе под названием «Структура мифов» обойтись без этого определения было невозможно и оно было приведено (пусть и в достаточно пространной, слегка размытой форме). Под мифом автор понимает своего рода язык, «но этот язык работает на самом высоком уровне, на котором смыслу удаётся, если можно так выразиться, отделиться от языковой основы, на которой он сложился» [96]. Этот вывод автор подкрепляет тем соображением, что «ценность мифа, как такового, нельзя уничтожить даже самым плохим переводом. Как бы плохо мы ни знали язык и культуру народа, создавшего миф, он все же во всем мире любым читателем будет воспринят как миф. Дело в том, что сущность мифа составляют не стиль, не форма повествования, не синтаксис, а рассказанная в нем история » [97].

Далее мысль автора развивается следующим образом: поскольку миф есть лингвистический объект, то он должен состоять из определённых составных частей. Естественно, что как всякий другой лингвистический объект он состоит из фонем, морфем, семантем, но не они определяют его своеобразие. Над ними должна существовать более сложная структурная единица, совокупность этих «больших структурных единиц» и будет образовывать миф. Под такой единицей, которой Леви-Строс даёт название «мифема», им понимается пучок отношений (между субъектом и предикатом), в результате комбинации этих пучков мифемы и приобретают функциональную значимость. Эту мысль автор иллюстрирует примером оркестровой партитуры, которая имеет смысл только тогда, когда ее читают по одной оси диахронно (страницу за страницей, слева направо) и вместе с тем по другой оси синхронно, сверху вниз. При этом все ноты, находящиеся на одной вертикальной линии представляют собой пучок отношений. Применительно собственно к мифологическому материалу (автор берёт для примера древнегреческий миф об Эдипе) это выглядит следующим образом: миф членится на максимально короткие фразы, с помощью которых передаётся последовательность событий, и эти фразы вписываются в таблицу, читая которую по порядку, слева направо и сверху вниз мы расскажем миф. Но если требуется его понять, то тогда следует читать одну вертикальную колонку за другой.

Приведём пример фраз, образующих первую из этих колонок: «Кадм ищет свою сестру Европу, похищенную Зевсом», «Эдип женится на своей матери Иокасте», «Антигона, нарушая запрет, хоронит своего брата Полиника». Этот «пучок отношений» и образует мифему. Автор считает, что общей чертой всех описанных событий является «переоценка (гипертрофия) родственных отношений» [98]. Здесь нет надобности приводить полностью все мифемы этого мифа и их трактовку Леви-Стросом, отметим лишь тот конечный вывод, что он делает после рассмотрения этого мифа. «Вероятно, что общество, исповедующее идею автохтонности человека (…), не может перейти к мысли о том, что каждый из нас рождён от союза мужчины и женщины. Это неодолимый барьер. Но миф об Эдипе даёт логический инструмент, при помощи которого от первоначальной постановки вопроса — человек родится от одного существа или от двух? — можно перейти к производной проблеме, формулируемой приблизительно так: подобное рождается подобным или чем-то другим? Отсюда становится очевидным следующее соотношение: переоценка кровного родства существует в обществе наряду с его недооценкой; стремление отвергнуть автохтонность существует наряду с невозможностью это сделать. Опыт может опровергать теорию, но социальная жизнь подтверждает ее в той мере, в какой и социальная жизнь, и космология обнаруживают сходную структуру. Стало быть, космология верна» [99]. Как следует из дальнейшего изложения, и из прочих работ учёного, мифы можно и нужно понимать — по сути, исследователь-мифолог выступает в роли дешифровщика, переводя миф на доступный нашему пониманию современный язык. Миф это не красивая сказка, не поэтический вымысел — это инструмент объяснения мира, с помощью которого различные проблемы, предстающие в качестве какого-либо противоречия, оппозиции снимаются в ходе его (противоречия) примирения.

Примирение достигается с помощью медиатора, то есть некоего промежуточного звена, обладающего одновременно свойствами присущими каждому из членов рассматриваемой оппозиции. Так, например, глобальное противоречие между жизнью и смертью, заменяется менее резкой оппозицией земледелие — война, промежуточным звеном (медиатором) в которой выступает охота. Затем медиатор сливается с одним из членов своей оппозиции, образуя новую пару противоположностей: травоядные — плотоядные, а эта оппозиция нивелируется с помощью нового медиатора (ворона или койота в мифологии североамериканских индейцев) [100]. Чтобы можно было понять эту далеко не простую и не очевидную мыслительную схему, необходимо разобраться, как именно К. Леви-Строс представляет себе мифологическое мышление. Сразу же следует сказать, что учёный не противопоставляет мифологическое (или примитивное) мышление современному (научному). По его мнению: «Логика мифологического мышления так же неумолима, как логика позитивная и, в сущности, мало чем от нее отличается. Разница здесь не столько в качестве логических операций, сколько в самой природе явлений, подвергаемых логическому анализу» [101]. Суть мифологического мышления «состоит в том, чтобы выражать себя с помощью репертуара причудливого по составу, обширного, но всё же ограниченного: как-никак приходится этим обходиться, какова бы ни была взятая на себя задача, ибо ничего другого нет под руками. Таким образом, мышление оказывается чем-то вроде интеллектуального бриколажа…» [102]. (Бриколажем называется неожиданное движение, отскок мяча, скачок лошади, сходящей с прямой, чтобы обогнуть препятствие). Бриколёр — это тот, кто творит сам, из подручного материала, не имея чёткого проекта, используя то, что есть сейчас под рукой. Таким бриколёром, соответственно, выступает мифотворец, не имеющий под рукой для объяснения действительности чего-то лучшего, нежели набор тех элементов, из которых в конечном итоге и строятся мифы. А миф, поскольку это способ объяснения действительности, всегда должен сводиться к какому-либо смыслу.