Андрей Бесков - Восточнославянское язычество - религиоведческий анализ

Итак, если мы признаем тесную связь религиозной и этнической идентичностей, их определённую «привязку» друг к другу, то при анализе первой нам необходимо будет обратить наше внимание и на вторую. Здесь также кроется серьёзное затруднение. Зачастую понятия «этнос», «этническая общность», народ, нация трактуется как нечто изначально данное, всегда присутствовавшее — позиция, именуемая в современной науке примордиализмом. Но в последние годы всё чаще слышатся возражения против такой формалистской точки зрения. Указывается, что «этнос», «нация» это в значительной степени абстрактные понятия. Если раньше мысль о том, что нация формирует свою государственность представлялась совершенно очевидной, и не требующей доказательств, то теперь, зачастую, всё видится с точностью до наоборот — то есть нации, а значит и национальные (этнические) идентичности конструируются государствами (эта позиция получила название конструктивизм) [83]. Так, приводя в качестве примера Францию, американский исследователь А. Халид пишет: «Французская нация существует как гомогенная единица со своим самосознанием потому, что французское государство подвергало территории, которыми оно управляло, постоянным централизаторским мерам, уничтожавшим гетерогенность местных идентичностей, структур управления, диалектов и т. д. И всё же… только военная мобилизация конца XIX в. смогла окончательно поставить национальную идентичность на место разрозненных социальных идентичностей и превратить крестьян во французов» [84]. То же можно сказать, пожалуй, и про большинство других развитых стран со своей сложившейся историей. Собственно, одна из функций государства и заключается в сплочении своих граждан в некую однородную массу, поэтому мысль о том, что не нации создают государства, но, скорее, наоборот, представляется вполне разумной [85].

Но если этнические образования, и саму этническую идентичность творит государство, позволительно ли рассуждать о существовании такой идентичности у славян в ту пору, когда государства ещё не было? Можно, конечно вспомнить о предположительном существовании в IX веке раннегосударственного образования, получившего в исторической литературе условное обозначение «Русский каганат» [86], но и это не решает проблему. Во-первых, это уже достаточно позднее государственное образование; во-вторых, оно a priori не могло быть достаточно развитым для того, чтобы формировать некую определённую этническую идентичность; в-третьих, если оно и существовало, то совсем недолго, уступив место древнерусскому государству. Но даже и Древняя Русь была весьма аморфным (как и все ранние европейские государства) образованием, что было вполне наглядно продемонстрировано её распадом на ряд отдельных княжеств в последовавшую эпоху феодальной раздробленности. Естественно, что о какой-либо единой этнической идентичности для множества различных славянских племён, подпадающих под собирательное понятие «восточные славяне», говорить совершенно не возможно.

Исследование религиозной идентичности русского общества даже более поздних веков встречается с серьёзными трудностями, возникающими из-за неудовлетворительного состояния источниковой базы. Так, американская исследовательница Ив Левин предприняла попытку изучить религиозную идентичность мирян в средневековом Новгороде на основе изучения берестяных грамот — уникальных исторических источников, которых только в Новгороде и Старой Руссе найдено на сегодняшний день уже более тысячи [87]. Казалось бы, эта попытка должна была дать очень значимые результаты, учитывая объём рассмотренного материала и их аутентичность. Но те немногие выводы, которые были сформулированы автором после проведённой работы, заключаются в том, что средневековые новгородцы к концу XIV века полностью усвоили христианскую идентичность. Лаконизм выводов не случаен — источники, несмотря на своё значительное количество, чересчур фрагментарны, большинство грамот — это лишь несколько чудом сохранившихся слов. Реконструкция идентичности такого уровня — чисто формальная. Констатация того факта, что какое-то общество на протяжении того или иного промежутка времени считало себя «христианами» может удовлетворить нас в историческом плане (да и то лишь отчасти). Но в плане религиоведческом этого слишком мало, ибо остаётся не понятным, что имели в виду те люди, когда называли себя христианами. Сознаёт это и сама Ив Левин, совершенно справедливо отмечая: «Впрочем, в берестяных документах нет данных о том, какие именно характеристики включала в себя христианская идентичность средневековых русских. Ссылки на христианские ценности мало говорят нам о том, что представляла собой духовная жизнь тех людей, которые писали берестяные грамоты; они дают только самый эфемерный намёк на то, как люди понимали веру в бога, насколько они соблюдали церковные ритуалы или моральные нормы. Если простые новгородцы и погружались в богословские размышления, обдумывали этические проблемы или мистически переживали восприятие божества, то они не оставили на это в берестяных грамотах никакого намека» [88].